Селектор на столе секретарши отдал какое-то распоряжение, и, выслушав его, девушка ответила:
— Да, мистер Кент. Но только что прибыл мистер Клиффорд, и…
Но Клиффорд не стал дожидаться приглашения и уже был у двери кабинета.
Рон сидел за столом, сцепив толстые пальцы и склонив рыжеволосую голову. Когда Клиффорд вошел, Кент не шевельнулся.
Клиффорд смущенно прочистил горло и рискнул заговорить:
— Я полагаю, тебе уже известна новость?
Словно в замедленной съемке, Рой качнул головой вперед, затем назад.
— Я просто хотел сказать тебе, что мне страшно жаль…
Рон заставил себя поднять на него глаза.
— Можешь не говорить мне, Клифф, я знаю. Входи, садись.
Клиффорд послушался, и Рон продолжал:
— Мне очень хотелось быть там. До самого конца. — В его тоне послышался отдаленный упрек.
— Поверь мне, Рон, это абсолютно невозможно. Кроме того, от этого вряд ли была бы какая-то польза. Никогда нельзя с уверенностью сказать, когда наступит конец. Утром, как я и сказал тебе, Лейла чувствовала себя хорошо. Около полудня она вдруг впала в коматозное состояние, и… — он тяжело покачал головой.
— Сейчас, ее, наверное, уже кремировали, — монотонно произнес Кент.
— Боюсь, что да. До тех пор, пока мы не научимся обращаться с Чумой, нам придется соблюдать все возможные меры предосторожности. После случая с тем бедолагоя, который работал у нас в морге…
Он оборвал себя, ужаснувшись той чепухе, которую нес, но Рон, похоже, его не слышал. Он взял ручку и стал вертеть ее в своих коротких пальцах.
— Спасибо, что пришел, Клифф. Я оценил это, тем более, что знаю, как ты загружен работой и… о, проклятье. — Ручка сломалась, и он с остервенением швырнул ее в корзину для мусора.
— Господи, лучше бы я продолжал практиковать! Лучше бы я делал что-то, а не сидел здесь, сходя с ума!
— Ты на своем месте, — горько сказал Клиффорд. — Как ты думаешь, что мы реально делаем! Ничего! Чума поступает по своему усмотрению! Да, нам удалось спасти нескольких больных, находившихся в пограничном состоянии, но мы до сих пор не можем с уверенность сказать, кто будет жить, а кто умрет. Ей-богу, я не уверен, что мы спасли хоть одного пациента, который не мог бы поправиться сам. И, в конечном счете, эту проблему могут решить только твои люди. Мы используем лекарства, но даешь их нам ты. — Он ощутил потребность сменить тему, так как этот разговор слишком огорчал их обоих. — Что за человек только что вышел от тебя?
— Его зовут Борган. — Рон потер глаза кончиками пальцев, потряс головой, словно хотел прояснить ее, и взял сигарету из коробки. Яростно откусив ее кончик, он продолжил:
— Он из местечка Белмфорт Латимер. Помнишь, один из первых зараженных Чумой работал садовником? Борган нанял его за пару недель до того, как он заболел.
— Он сообщил тебе что-либо ценное?
— Конечно же, нет, — пренебрежительно скривился Рон. — Я и не ожидал услышать от него что-нибудь путное, хотя он и пытался чем-то оправдать свое желание посмотреть лабораторию. Впрочем, спасибо на том, что это отвлекло меня.
Рон зажег спичку и выплюнул дым, словно он был отвратительным на вкус.
— Он… он военный, не так ли? — спросил Клиффорд, отчаянно стараясь поддержать умирающий разговор.
— Какого дьявола мне знать? Думаю, что да. Похож на офицера, — он пожал плечами.
— Послушай, — вспомнил вдруг Клиффорд. — Кажется, ты говорил мне сегодня утром по телефону о каких-то успехах? Боюсь, я был слишком занят, чтобы обратить на это должное внимание, но у меня сложилось впечатление, что…
— О, ты имеешь ввиду К-39, — сказал Рон. — Успех — это слишком сильно сказано, но кое-какой прогресс есть. — Он расслабился в кресле. — Это уже известный тебе кризомицетин.
— Кризомицетин? Но я сам пробовал этот препарат, и от него было не больше толку, чем от пантомицина, пенициллина и…
— Ты знаком с нашим биохимиком, Вилли Джеззардом? — перебил его Рон. — Ну так вот, примерно год назад он сказал мне, что собирается синтезировать серию производных от кризомицетина — в десять раз большую, чем от пенициллина. Но это было безумно дорого, и нам пришлось прикрыть его работу до тех самых пор, когда разразилась эпидемия Чумы. Теперь я дал ему карт-бланш и неограниченное финансирование. И вот он делает успехи. Господи, если бы я послушался его год назад! Может быть, Лейла была бы сейчас жива!
— Перестань! — проскрежетал Клиффорд, привстав с кресла. С минуту они напряженно смотрели друг другу в глаза, потом Рон тяжело вздохнул и впервые стряхнул пепел.
— Знаю, — пробормотал он. — И о том, что слезами горю не поможешь, и о том, что после драки кулаками не машут… О, забудь об этом. Я тоже постараюсь. Некогда скулить, тем более сейчас, когда мы добились все же кое-каких успехов. К-39 имеет тридцатипроцентный тормозящий эффект, который держится четыре-пять дней.
Клиффорд присвистнул.
— Чудеса! Я на собственном опыте убедился, что можно дать один и тот же препарат двум пациентам, после чего один из них выздоравливает, в другой — нет. Иногда чувствуешь себя просто шаманом… Но тридцать процентов — это кое-что. Да, во многих случаях это сможет вытащить больного с того света, а защитные механизмы организма закончат работу. А как насчет побочных эффектов?
— Конечно же, они есть, — фыркнул Рон, — иначе над чем еще мы, по-твоему, сейчас работаем? Даже не испытывая на ком-нибудь этот препарат, мы точно знаем, что он вызовет лихорадку пятой степени и общий отек из-за увеличения проницаемости клеток. Но мы знаем также то, что этот препарат всегда убивает бациллу Чумы и не всегда убивает пациента.
— Тогда почему…
— Почему мы не сообщали никому эту новость? Пошевели мозгами, парень! Почти три месяца мы провозились с этой Bacterium Mutabile и до сих пор не смогли зафиксировать повторную фазу ее адаптивного цикла. Господи, это все равно, что делить иррациональную дробь! — Он выпустил облако дыма. — О, этот микроб оказался крепким орешком. Известно ли тебе, что он может жить в среде, на девяносто пять процентов состоящей из его же собственных экскрементов? В своем развитии он проходит через короткую вирусную фазу, когда он ни что иное, как голый ген; есть у него также три большие вирусные фазы и несметное число бактериозных фаз. И есть еще фаза псевдоспоры, в которую он может переходить из любой другой. Находясь в этой фазе, он занят ни чем иным, как почкованием, и при этом у больного отсутствуют какие бы то ни было симптомы! И к тому же…
— Я знаю, как вам трудно, — мягко перебил его Клиффорд.
— Вот поэтому-то мы и не спешим обнародовать результаты своей работы. Потому что в данный момент мы можем сказать только то, что микроб легко адаптируется буквально во всему. На ранних стадиях исследования мы кормили их сульфаниламидами. Теперь они съедают пинту на завтрак и смеются над нами! Одно время нас сильно обнадежил антитоксин скарлатины: девять поколений погибли под его воздействием. Но десятое устояло!
— И это все тот же микроб, а не лабораторная мутация?
— Черт возьми, да он сам по себе есть мутация! Безостановочная, в каждом поколении! Это молекула, в которой закодированы основные признаки этого организма и которая может маскироваться и принимать любую форму. Это молекула устойчива почти к любым ядам, способным погубить организм пациента. Мы можем нейтрализовать ее с помощью краски — ты, наверное, знаешь об этом. Оранжевый цвет свидетельствует о необратимых изменениях в молекуле — можно считать ее нейтрализованной. Но дело в том, что краска нейтрализует также гемоглобин и еще шесть жизненно важных ферментов. А Вилли Джеззарду удалось сделать вот что: он каким-то образом заместил левую группу радикалов молекулы правой, и… Черт, да что я взялся тебе рассказывать! Я ведь уже не первый год полирую стул на административной работе и не уверен, что еще сумею перевязать растянутую лодыжку. Давай спустимся в лабораторию, и ты услышишь все из первых уст. Они были страшно недовольны визитом Боргама, но ты — совсем другое дело!