Ужасное событие переполнило чашу терпения горожан. Весенним утром, на рассвете, один пьянчужка выполз из публичного дома на самой окраине, у погоста, и наткнулся на труп женщины, похороненной накануне со всеми возможными почестями. Эту благородную престарелую даму, бабушку одного из самых удачливых коммерсантов города, предали земле временно, пока не достроится семейный склеп. Лицо покойницы являло собой гримасу ужаса, дорогой саван был разодран в клочья, скрюченный труп привалился к боковой стенке борделя, приволоченный ошалелой сворой святотатственных тварей.
— Теперь уж такого не бывает, а все благодаря сеньорите Голондрине дель Росарио, — говорил хозяин портняжной мастерской «Ла-Риохана», заметив ее, словно ангельское видение, на другой стороне улицы.
— Теперь, да будет вам известно, дорогой друг, — продолжал портной, проводив ее долгим взглядом, — кладбище окружает крепкая стена из селитряной породы, 32 метра в длину и 75 в ширину. А кое-кто из наших коммерсантов раскошелился на трое больших железных ворот.
Нынче сеньорита Голондрина дель Росарио вела борьбу за приведение в божеский вид городской площади. До сих пор площадью называли забросанный камнями и мусором прямоугольник с проволочным забором, продырявленным во многих местах ребятишками, которые пробирались туда ловить ящериц. Лишь два раза в год школьники с превеликим трудом расчищали ее, чтобы отметить годовщину морского сражения при Икике или День независимости. Только эстрада в центре и придавала вид площади этому унылому пустырю.
У сеньориты Голондрины дель Росарио было всего три пункта программы. «То, без чего немыслима уважающая себя городская площадь», — говорила она. Посадить деревья, поставить скамейки и построить детскую площадку. Теперь, с появлением городской газеты, она надеялась на куда более скорый успех своих начинаний. «Голос пампы» оказался хорошим союзником в ее крестовых походах. Помимо местных и государственных известий (а также странички, где в окружении виньеток печатались стихи и мысли читателей), в газете стали размещать предложения по улучшению городского обустройства и обличительные статьи против нечистых на руку властей.
И все же, созерцая на ходу пылающий закат над крышами, сеньорита Голондрина дель Росарио думала, что главная ее битва, ведомая с самого приезда, — битва за церковь. Вот в чем, по ее мнению, состояла печальная неповторимость Пампа-Уньон: это было единственное селение в мире без колокольни, возвышающейся над домами. Единственное селение, где ни разу не слыхали вечернего звона и не спешили по зову колокола на воскресную службу. В Пампа-Уньон ни одного покойника не отпели в церкви, как полагается, и не проводили в последний путь скорбным перезвоном. Ей было невыносимо горько жить в городе, лишенном «небесной артиллерии», как называла колокола одна из монахинь в ее школе.
Подходя к Рабочему театру, она заметила на углу тщедушную фигурку Йемо Пона в рекламных латах. Голондрина дель Росарио поздоровалась с ним и ласково потрепала по волосам. Ей было известно, что отца у мальчика нет, мать работает официанткой в распивочной, а сам он не только трудится на хозяина синематографа, но и добывает лишний грошик, будучи на побегушках там и сям, а потому она часто просила его передать какое-нибудь поручение или посылала за мелкими покупками. И всегда, с благосклонного разрешения отца, кормила обедом у них дома.
Она уже собиралась войти в фойе театра вместе с парнишкой, когда к ней подсеменила торговка сладостями.
— Пришла телеграмма от Фелимона, — сообщила старуха с простодушной улыбкой.
Ее фартук и головной платок были сшиты из мешковины. Кусок той же ткани покрывал корзинку с товаром.
— Ах, вот как? И как поживает сеньор Отондо? — спросила сеньорита Голондрина с деланой заинтересованностью.
— Пишет, что приплывет на пароходе «Кито» в начале августа.