Тетрадь раскрылась… Да! Сама… сама собою!
Посвящено тебе… Всего двенадцать строк;
Но в них живой порыв запечатлен Судьбою
И сохранен живым на долгий, долгий срок!
Был нашей встречи день так радостен и весел…
И мне запомнились твой неподдельный смех,
Уют настольных ламп, обивка мягких кресел…
Цветы и, на полу, медведя белый мех…
В последок дней моих переживаю встречу,
Незабываемый, неповторимый час….
Я знаю: не сбылось… Но — спросишь, я отвечу:
Я помню о тебе. Я думаю о нас!..
Я отложил тетрадь. Теперь в коей каморке
Витают надо мной твой образ призрак, тень…
Мы вновь наедине… По римской поговорке,
Я белым камешком отмечу этот день!
Благодарность
Какой нам с юности дарован был простор:
Смеясь, решать с плеча вопросы мировые,
Осознавать себя и чувствовать впервые
Порыв живой души к вершинам снежных гор!
Потом заря любви и орифламмы страсти:
Весь мир — одна любовь, и в нем лишь мы вдвоем!
И, опаленная, душа горит огнем,
А власть любви в те дни сильнее всякой власти…
Но годы мчатся в даль… Угаснет сердца пыл,
Уйдет медлительно поблекшее былое,
И серый пепел грез в своем остывшем слое
Не сохранит следов всех тех, кто молод был…
Пусть жизнь идет вперед, на смерть нас обрекая, —
Я благодарность шлю за прошлое Судьбе,
И хочется сказать от всей души тебе:
Благодарю тебя за то, что ты такая!
Последний сонет
Петрарка и Ронсар хранят из века в век
В отточенных стихах заслуженную славу,
Создав из музыки волшебную оправу
Для грез, что бережет на сердце человек…
Отцом гекзаметра был признан древний грек;
Строфы изысканной — они творцы по праву:
Подобные, на звон, серебряному сплаву,
Слова еще звучат в пыли библиотек!
Пусть форму строгих строк, канон исконных правил,
На время жалкий мир презрительно оставил, —
Но я хочу служить заветной красоте;
И вновь душой в былом, где все потусторонне,
Последний свой сонет я посвящу мечте —
Несуществующей, пленительной мадонне…
Фата Моргана*
«A red-rose City half as old as Time.»
J.W.Burgon
Как лап, в лучах зари над морем город рдел,
В вечернем зареве, как полувечность, древен…
Он был, как строгий храм. Где Путник, я не Смел
Кощунственно искать притонов и харчевен.
Внизу — широкий порт: как мысли, корабли
Стекались к пристаням, спеша из синей дали,
Несли за вестью весть со всех концов земли
И вновь в простор морской, как мысли, улетали.
Так много лет прошло… С тех пор не раз ветрам
Вверяя парус свой, напрасно я, усталый,
По берегам морей искал мой светлый храм,
Мой город сказочный, мой древний город алый…
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ИЗДАНИЕ 1963 ГОДА
Из сборника «Свет вечерний» (Париж, 1931)
«Гаснут мысли, точно звезды в дальнем небе поутру…»
Гаснут мысли, точно звезды в дальнем небе поутру,
Пропадая и теряясь, будто искры на ветру…
Вот еще одна погасла… гаснет эта… гаснет та…
А на смену проступает голубая пустота…
Смерть ли это? Или только в тихий сон готов я впасть?
Будет жаль мне, если кто-то у меня отнимет власть,
Эту грань меж сном и смертью, чуть заметную, стереть:
Так легко сейчас и просто, так не страшно умереть…
«Здесь, в чужом краю, одинок и брошен…» (Сапфический стих)
Здесь, в чужом краю, одинок и брошен,
Я живу мечтой, ожидая чуда:
Жду, что станет явь — сновиденьем, грезой,
Грезы же — явью…
Душу грезы те, дорогие сердцу,
Манят в светлый мир, оплетая сетью
Тонких, как лучи, золотистых нитей,
Крепких, как цепи.
Рада жить душа, отдаваясь чарам,
И боится вновь пробудиться к жизни:
Жить опять, как все, повседневной жизнью —
Ей не под силу.
День идет за днем… Одинок и брошен,
Я живу мечтой, ожидая чуда.
Только, знаю сам, ожидать напрасно:
Чуда — не будет…
Из сборника «Последние лучи» (Нью-Йорк, 1943)
Пилигримы (Рондель)
Мы в этом мире, — пилигримы…
Мы по стопам других идем,
И так же с верой чуда ждем,
И любим мир необозримый.
Надежды свет неугасимый
Для нас, усталых, был вождем:
Мы в этом мире — пилигримы,
Мы по стопам других идем.
В пустынях, жаждою томимы,
В горах — под снегом и дождем,
Мы, может быть, свой путь найдем
К святыням, что издревле чтимы:
Мы в этом мире — пилигримы…
Сказка (сонет)
Тревожный день, спеша, проходить мимо.
В тисках тоски душ изнемогла:
Устала ждать, когда ночная мгла
Опять придет неслышно и незримо…
Все то, что в сердце бережно хранимо,
И то, что память тайно сберегла —
Былые чувства, мысли и дела, —
При свете солнца ранит нестерпимо.
Но трепет звезд, забытых наяву,
Разгонят вновь тревоги и печали…
И в поздний час я Грезу позову.
Мечты слетят, как встарь они слетали,
И, лунных чар, отдавшись колдовству,
Я стану слушать сказку синей дали.
Инфанта (Ноны)
Mon Ame est une Infante…
Albert Samain