Девушка не изменилась в лице и даже не шевельнула губами, как будто речь шла не о ней.
– Знаю, что ты вчера ночью ходила на берег, – продолжил Печорин.
– И что же?
– А вот что, – и Григорий Александрович подробно пересказал девушке все, что видел ночью, думая смутить ее, но не тут-то было.
Она расхохоталась:
– Много видели, да мало знаете, так держите рот под замочком!
Печорин прищурился.
– А если б я, например, вздумал донести коменданту?
Девушка вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, вспорхнувшая из кустарника.
Печорин пожалел о своих словах: он не хотел пугать девушку – но было уж поздно.
Когда стемнело, Григорий Александрович велел денщику нагреть чайник, засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки.
В почти пустом заброшенном доме было неуютно. В окно тянуло влажным ветром, а темнота, сгущавшаяся по мере отдаления от свечки, приобретала сероватый оттенок. Дым, который выдыхал Печорин, поднимался, закручиваясь от сквозняка, к потолку и быстро растворялся во мраке.
Когда второй стакан чая подходил к концу, дверь тихо скрипнула, и за спиной Печорина послышался легкий шорох платья и шагов. Он вздрогнул и обернулся – это была девушка!
Она села напротив него, безмолвно глядя ему в глаза. Взор этот показался Григорию Александровичу отчего-то чудно-нежен. Возможно, он напомнил ему один из тех взглядов, которые в прежние годы так самовластно играли его жизнью.
Девушка, казалось, ждала вопроса, но Печорин молчал, полный неожиданного смущения.
Лицо ее было бледным от волнения, рука без цели бродила по столу, и Григорий Александрович заметил, что она дрожит. Грудь девушки то высоко поднималась, то судорожно опускалась, будто она удерживала дыхание.
Эта комедия начинала Печорину надоедать, и он уже готов был прервать молчание самым прозаическим образом, предложив гостье стакан чая, как вдруг девушка вскочила, обвила руками его шею и запечатлела на его губах огненный поцелуй! В глазах у Григория Александровича потемнело, голова закружилась, и он сжал ее в объятиях, но она, как змея, скользнула между его руками, шепнув на ухо:
– Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег!
После чего стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу.
– Вот ведь бес-девка! – закричал денщик, расположившийся на соломе и мечтавший согреться остатками чая.
Тут только Печорин опомнился.
Какую игру затеяла девушка? Смущение ее было натуральным, но могла ли она влюбиться в него за то малое время, что видела? Едва ли. Как бы ни был самолюбив Григорий Александрович, он чувствовал, что сегодняшний спектакль имел иную цель, нежели просто добиться его расположения. Возможно, слова о коменданте вынудили девушку быть ласковой с ним? Что ж, в любом случае он намеревался выяснить это еще до наступления утра.
Часа через два Печорин разбудил денщика.
– Если я выстрелю из пистолета, – сказал он, – то беги на берег.
Тот выпучил на Григория Александровича глаза.
– Понятно тебе?
– Слушаю, ваше благородие!
Печорин заткнул за пояс пистолет и вышел.
Девушка дожидалась его на краю спуска. Ее одежда была более чем легкая, небольшой платок опоясывал гибкий стан.
– Иди за мной! – велела она, взяв Григория Александровича за руку. Ладонь ее была холодной.
Они стали спускаться и внизу повернули направо. Теперь они шли той же дорогой, которой накануне Печорин следовал за слепым. Всплыли воспоминания о ритуале, в котором его спутница принимала участие. Зачем она делала это? Что ей и мальчику было нужно от озерного чудовища?
Месяц еще не вставал, и только две звезды, как два спасительных маяка, сверкали на темно-синем своде. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за другой, едва приподнимая одинокую лодку, причаленную к берегу.
– Покатаемся, – сказала девушка, направившись к ней.
Григорий Александрович не назвал бы себя охотником до сентиментальных прогулок по воде, но отступать было не время.
Девушка прыгнула в лодку, он – за ней и не успел опомниться, как заметил, что они плывут.
В голову Печорину пришло, что где-то там, в пучине, обитает нечто, встретиться с которым ему хотелось бы меньше всего.
– Что это значит? – спросил Печорин настороженно.
– Это значит, – ответила девушка, сажая его на скамью и обвивая руками, – что я тебя люблю…
Ее щека прижалась к его, и он почувствовал на лице пламенное дыхание. Кожа, напротив, была холодной: казалось, от нее отхлынула вся кровь.
Вдруг что-то упало в воду с громким плеском.
Григорий Александрович схватился за пояс – пистолета не было!