Пётр наконец открыл дверь и увидел, как стоит посреди комнаты муза и смотрит на небо сквозь просвечивающий потолок. Солнце светит ей сквозь руки и она тянется к свету. Вокруг музы пляшут и крутятся колеса от телег без спиц. Просто серединное крепление и колесо висят друг у друга и ездят ровно перпендикулярно земле, от чего их не было видно с вертолета.
Пётр подошёл было к музе, но ему на ногу наехало это колесо и оно оказалось таким тяжёлым, что у Петра кажется сломались пальцы, хрустнули. Он отскочил назад и повалился наземь. Встал и решил не подходить уже к музе, а поговорить так.
– Я знаю… – Шум всего города прерывал его речь, – Я знаю, что вы можете мне помочь. Вы всегда помогали таким юным и запутавшимся как я. Да… Пусть я и не юн, но достаточно ли во мне этой юношеской сложности жизни? Абсолютно верно, её предостаточно. Дак почему же меня тогда не записать к тем, кто может и меньше меня пережил, но в конечном счёте выпутается? Они то выйдут отсюда, а я нет. Я пропустил свой шанс прекратить быть юным, со всеми этими сложностями. Я особенный. Да простите вы меня… Я правда… Правда очень надеюсь на ваше понимание.
– Ты пришел ведь совсем не за этим. Я вижу насколько ты тут поверил всему что говорят. Но суть не в этом всем, что ты знаешь от других про себя и про меня. Тебе бы отвлечься. Лишь на время, а потом ты сам вспомнишь что именно тебе нужно. Хочешь так?
– Как бы… Мне бы сначала разобраться от чего нужно избавляться. Я имею в виду, просто выбрать эти точки. Точки по которым бить.
– Нет, тебе нужно вытрясти из себя всю невозможную суть проблемы. Суть проблемы в том, что ты не понимаешь себя. А это значит, что ты достаточно простой, чтобы запутаться даже в себе. Ничего, ты все и так уже знаешь. Все в тебе.
– Но как… Нет. Нет, нет, нет. Я не такой… Я не знаю… Я достаточно особенный, так уж и быть. Мне просто нет смысла подавлять в себе порыв раскаяния перед собой. Я раскаиваюсь, а значит я все таки живу полной жизнью, такой, какая задаёт вопросы о мироздании.
– Все верно. Вот ты и пришел к себе. Через мои вопросы. А теперь позволь мне продолжить мое занятие.
– Нет… Пожалуйста, не уходи. Я так мало ещё понимаю, чтобы ты ушла…
Но тут муза прервала диалог своей игрой на дудочке, которую она достала из кармашка прямо посередине своей сорочки, на сердце. Игра на дудочке была такой замечательной, что казалось эта игра окупает все страдания, которые предшествовали этому, все убийства младенцев и крики. Пётр решил медленно подойти к окошку и посмотреть на улицу. Он подошёл и увидел, как на улице какие то бандиты стреляют по прозрачным стенам из пистолетов водяных. Точнее они подключились к пожарному гидранту и пытаются залить в окна воду, чтобы те, кто окажутся внутри, когда вода наполнит квартиру, прильнут к окнам. Так они увидят, что происходит вокруг на улице и одумаются, поднимут восстание.
Пётр все это понял из того, что у них, бандитов, была вывеска, какой то плакат, который они держали стороной к дому в который они заливают воду.
Тогда Пётр решил выйти снова на крышу. Вышел и от изумления у него выпучились глаза. По улицам города ездила машина с громкоговорителем и воспроизводила шипение, просто шипение радиоволн. Пётр точно не понял зачем это, но решил закончить весь этот бред в городе одним единственным своим действием. Он подозвал вертолет к краю здания, запрыгнул в него, чуть не соскользнув и не упав и приказал пилоту подлететь к самой длинной улице города. Как они подлетели Пётр примерно примерил лопасти и расстояние между домами и решил подождать машину с шипением. Как только она показалась на конце улицы и стала приближаться Пётр приказал пилоту зависнуть в метре от земли и ждать машину. Машина все ближе, ближе. Наконец когда машина почти врезалась в вертолет Пётр отклонил рычаг управления от себя и увеличил газ. Вертолет врезался в машину и принялся ее толкать.