Оказавшись за кулисами, мы обнимались и целовались с командой и тренерами. Это был миг абсолютной радости друг за друга. Ведь это была общая победа.
Оторвавшись от группы, я начала приходить в себя, переосмысливать случившееся. И тут же начала искать телефон, чтобы позвонить бабушке и Ираклию. Хотела поскорее сообщить им о нашей победе. Дать знать, что они не зря верили в меня.
Но мои поиски прервал голос Дэна:
— Илиана, – окликнул меня и, как только я подняла на него взгляд, он кивнул мне за спину. – Твои здесь.
Я не поняла, о чем он говорит. Обернулась и сначала не поверила своим глазам. Передо мной стояли бабушка, Ираклий и Тина. Казалось, что они мне мерещатся. Стояла и не шевелилась.
Они широко улыбались и держали в руках цветы. Подошли ко мне, и я разрыдалась, не сумев справиться с нахлынувшими чувства. Не верила своему счастью.
Я бросилась в объятия бабушки.
— Я так горжусь тобой, моя девочка, – нашёптывала она мне на ухо. – Так горжусь!
И эти слова грели моё сердце. Мне всегда было важно слышать это из её уст.
Когда я оказалась в объятиях Ираклия, весь мир замер. Я помню, как тогда впервые захотела прошептать ему о том, как сильно его люблю. Но сдержала внутренний порыв и крепко обнимала его, не желая отпускать.
С Тиной я старалась быть сдержанней. Не понимала, как себя вести. Но от всего сердца была благодарна ей, что она прилетела поддержать меня. Сделала то, чего не делала родная мама за последнее десятилетие.
— Наконец-то, мне удалось принять твоё приглашение и посмотреть, как ты танцуешь, – она поцеловала меня в щеку.
— Надеюсь, я вас не разочаровала, – кротко улыбнулась ей.
— Наоборот, я в восторге от увиденного.
Мы стояли все вместе и обсуждали события этого дня – долгого и тяжелого. Но я смотрела вокруг себя и наполнялась силами только от осознания того, что меня окружают прекрасные люди. Люди, которые любят меня, верят в меня и которые готовы прилететь в другую страну, чтобы поддержать. Я смотрела на Ираклия и не понимала, почему этот парень выбрал меня. Чувствовала себя важной, наполненной и счастливой.
Следующий день я пролежала в гостиничном номере, восстанавливаясь после насыщенного дня. А в последующие, Тина устроила всей команде настоящие каникулы. Мы гуляли с утра до ночи, ездили в другие города, ходили в музеи, рестораны, бродили по улочкам городов. Бабушка была рядом и находилась под яркими впечатлениями, как и все. Кроме меня.
Я не помню страну, не помню достопримечательностей и историй. Все, что отпечатывалось у меня на душе – это мы с Ираклием. Как отбивались от толпы, чтобы побыть наедине несколько минут. Как сбегали по ночам на площадь, гуляли, обнимались, много целовались, а после подолгу сидели на замковой площади и разговаривали обо всем на свете.
Ираклий рассказывал свои истории, связанные с Германией. И я помню каждую. Помню все слова, что он говорил – о чем клялся, что обещал. Помню все, но не страye. Германия не оставила никаких впечатлений. Она стала олицетворением Ираклия и нашей любви. За эти годы я посетила много стран, но эту всегда объезжала стороной. Знала, что Ираклий будет везде. В каждом переулке, здании, в прохожих. Всё мне будет кричать о нем.
Вернувшись обратно в Россию, в наш маленький южный городок, мы приняли с Ираклием решение больше не скрывать наши отношения.
Бабушке сообщили первой, и она была счастлива. Она любила нашу пару. Никогда не могла скрыть своей радости, когда видела нас вместе. Первое время я была сдержана перед ней. Старалась казаться холодной и здравомыслящей, но она меня отчитала. Сказала, что с взаимной любовью так не поступают.
«Нельзя контролировать любовь. Она обязана парить свободно в воздухе. Чтобы всё пространство было пропитано ею!» – заключила она.
И вдобавок, она убедила меня вернуться в город к маме. Она была уверена, что та по мне соскучилась и остепенилась. Я не стала её расстраивать и согласилась дать последний шанс нашим взаимоотношениям с мамой.
Каждый год я приезжала после каникул домой с надеждой, что теперь всё будет иначе; что мама соскучилась и опомнилась. Но из года в год меня ждало разочарование – я была все также безразлична ей. И каждый раз, как в первый, все внутри меня разбивалось на осколки.
Но в тот год я впервые ничего не ждала и ни на что не надеялась. Я будто вошла в общежитие, а не в дом, где родилась и выросла. Все было для меня чужим – и стены, и запах, и женщина, живущая в этом доме. Я смотрела на неё и понимала, что не испытываю к ней больше никаких тёплых чувств; только презрение. Больше не воспринимаю её своей мамой. Для меня мои родители умерли. И с этим осознанием мне стало легче жить, ведь я больше не ждала их любви и заботы.