Джон Катценбах
ФАТАЛЬНАЯ ОШИБКА
Посвящается тем, на кого обычно падает подозрение, — жене, детям и собаке
— Рассказать вам одну историю? Очень необычную.
— Конечно.
— Хорошо. Но сначала дайте мне слово, что никому не скажете, от кого вы ее слышали. И если будете пересказывать ее — где-либо, когда-либо, в каком угодно виде, — то измените ее таким образом, чтобы никто не догадался, что в ней замешана я или кто-то из тех, о ком я вам расскажу. Никто не должен знать, правда это или нет. Никто не должен докопаться до источника информации. Пускай считают, что это одна из многих ваших придуманных историй, художественный вымысел.
— Как-то чересчур все это драматично. Что за история?
— История про убийство. Она произошла несколько лет назад. А может быть, и не происходила. Так вам рассказать?
— Да.
— Тогда дайте мне слово.
— Ну хорошо, даю слово.
В глазах у нее было странное беспокойство — даже не тревога, а что-то более серьезное. В ее голосе звучала боязливая настороженность. Подавшись вперед, она глубоко вздохнула и произнесла:
— Наверное, можно сказать, что все началось в ту минуту, когда он наткнулся на любовное послание.
1
Профессор истории и две женщины
Прочитав письмо, найденное в верхнем ящике комода его дочери, — скомканное и спрятанное за парой белых гольфов, — Скотт Фримен сразу проникся уверенностью, что кому-то грозит смерть.
Он не мог бы объяснить, почему у него возникло это ощущение, — оно нахлынуло на него как безотчетный страх перед надвигающейся опасностью; в самой середине груди у него похолодело. Он застыл на месте, снова и снова перечитывая строчки письма: «Никто никогда не смог бы любить тебя так, как я. Никто никогда и не полюбит. Мы предназначены друг для друга, и ничто не может этому помешать. Ничто. Мы будем вечно вместе. Так или иначе, но это произойдет».
Подпись отсутствовала.
Письмо было напечатано принтером на обычной бумаге. В качестве шрифта был избран курсив, делавший послание похожим на какой-то древний манускрипт. Конверта, в котором пришло письмо, Скотт не нашел, так что не было ни обратного адреса, ни хотя бы почтового штемпеля, которые могли бы навести его на след. Положив письмо на комод, он разгладил складки, придававшие посланию нахмуренный, требовательный вид. Скотт перечитал написанное еще раз, пытаясь убедить себя, что оно продиктовано благожелательными чувствами. Возможно, это всего лишь щенячья влюбленность одного из приятелей Эшли по колледжу, временное помрачение ума и она запихнула письмо подальше, потому что была раздражена неуместными романтическими бреднями. «Послушай, — сказал он себе, — ты воображаешь то, чего тут нет».
Но как бы он ни успокаивал себя, леденящее ощущение в груди не исчезало.
Скотт не считал себя человеком, склонным действовать очертя голову; он не был чрезмерно раздражителен и не принимал скоропалительных решений. Прежде чем сделать выбор, он должен был внимательно рассмотреть все обстоятельства, словно грани алмаза под микроскопом. Он был типичным представителем академической среды как по роду занятий, так и по природе, сохранил длинные спутанные волосы в память о юности конца шестидесятых годов, носил джинсы, теннисные туфли и поношенный вельветовый пиджак спортивного покроя, с кожаными заплатками на локтях. У него были очки для чтения и для вождения, и он следил за тем, чтобы обе пары всегда были при нем. Он поддерживал форму, ежедневно занимаясь физическими упражнениями, — часто бегал на свежем воздухе, если позволяла погода, а в долгие новоанглийские зимы переходил на «бегущую дорожку» в помещении. Отчасти это было нужно ему, чтобы прийти в себя после того, как он основательно накачивался в одиночку виски со льдом, закуривая его подчас сигареткой с марихуаной. Скотт гордился своей преподавательской работой, которая ежедневно давала ему возможность блеснуть перед студенческой аудиторией. Он горячо любил свой предмет и каждый раз с нетерпением ждал сентября; несколько циничное умонастроение, владевшее многими его коллегами, было ему чуждо. Ему казалось, что он ведет очень размеренную жизнь и слишком много пыла вкладывает в детальное изучение прошлого, так что порой, чтобы исправить этот перекос, он ударялся в другую крайность: каждый день — если не шел снег — гонял на «Порше-911», купленном десять лет назад, и включал при этом на полную громкость стереосистему с записями рок-н-ролла. Зимой он предпочитал старый разбитый пикап. Время от времени он сходился с женщинами — исключительно с теми, чей возраст был близок к его собственному, а ожидания реалистичны, — но с подлинной страстью отдавался лишь играм «Ред сокс», «Пейтриотс», «Келтикс» и «Бруинз»[1] да еще с азартом болел за спортивные команды колледжа.
1
Бостонские спортивные команды: «Red Socks» («Красные носки») — бейсбольная, «Patriots» («Патриоты») — футбольная, «Boston Celtics» («Бостонские кельты») — баскетбольная, «Boston Bruins» («Бостонские мишки») — хоккейная. —