— Мой супруг умер несколько лет назад, — прервала его Кэтрин. — Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Джонсон. Это исключительно для самозащиты пожилой женщины, проживающей в одиночестве в сельской местности.
Он улыбнулся:
— Четыреста долларов. Наличными. И я добавлю лишнюю коробку патронов. Найдите какое-нибудь безлюдное место, где можно попрактиковаться. Вот увидите, с револьвером у вас начнется новая жизнь.
Мистер Джонсон вложил револьвер в дешевую кобуру.
— Это прилагается бесплатно. — Он вручил Кэтрин оружие в обмен на деньги. — И вам надо запомнить одну вещь. Когда вы решите, что пора спустить курок… — медленно произнес он, вставая в позу стрелка и подняв вперед руки, — держите револьвер обеими руками, прочно встаньте обеими ногами так, чтобы вам было удобно, сделайте глубокий вдох и… еще одна вещь.
— Какая?
— Выпускайте все шесть патронов сразу. Если вы хотите что-то или кого-то подстрелить, миссис Фрейзир, то тут нельзя останавливаться на полпути. Это только в Голливуде хороший парень может выбить выстрелом пистолет из руки плохого парня или всадить пулю ему в плечо. А в жизни не так. Если вы решили стрелять, цельтесь в середину груди и старайтесь, чтобы не оставалось никаких вопросов. Вы хотите кого-то подстрелить? Так убейте его.
— Чем не жизненное кредо? — кивнула Кэтрин.
Заместитель декана факультета истории искусств сказала, что может уделить мне всего несколько минут. Это были ее приемные часы, и под дверью выстроился целый хвост студентов. Она с усмешкой поведала мне о том, сколько студенческих объяснений, оправданий, вопросов и жалоб ожидает ее в этот день.
— Так что же привело ко мне человека, явно вышедшего из студенческого возраста? — спросила она, откинувшись в кресле.
Я объяснил причину своего прихода как можно туманнее, надеясь, что это побудит ее разговориться, чтобы развеять туман.
— Эшли? Да, помню ее. Это было несколько лет назад. Очень странный случай, надо сказать.
— А чем странный?
— Отличные успехи в учебе, несомненная художественная жилка, трудолюбие, хорошая работа на полставке в музее — и внезапно все это рассыпалось самым драматическим образом. Я всегда подозревала, что виновата какая-то любовная история. Обычно именно тут собака и зарыта, когда подающие надежды девушки сходят с катушек. Чаще всего эти проблемы разрешаются после того, как они пропитают слезами целую груду платков и выпьют несколько чашек горячего чая. Однако в данном случае на факультете ходили самые разные слухи по поводу ее увольнения из музея и ее добросовестности как аспирантки. Но мне не хотелось бы распространяться на эту тему без ее письменного разрешения. У вас, случайно, нет с собой такой бумаги?
— Нет.
Замдекана пожала плечами и криво усмехнулась:
— Тогда, боюсь, я немногое могу вам рассказать.
— Понятно, — сказал я, поднимаясь. — Тем не менее спасибо, что выкроили для меня время.
— Послушайте, — окликнула меня она, — вы не могли бы сказать, что с ней стало? Она полностью исчезла из нашего поля зрения.
Я колебался, не зная, что ответить. Женщина взглянула на меня обеспокоенно. Она спросила меня без своей обычной насмешливости в голосе:
— С ней стряслась какая-то беда? Это было бы очень грустно слышать.
— Да, наверное, можно и так сказать, — ответил я.
37
Разговор, имевший далеко идущие последствия
Скотт медленно выбрался из автомобиля, глядя на мужчину, который, несомненно, был отцом Майкла О’Коннела. Тот все еще угрожающе замахивался топором. Скотт отошел на безопасное расстояние и вздохнул, удивляясь тому, что так спокоен.
— Не вижу смысла размахивать у меня под носом этой штукой, мистер О’Коннел, — сказал он.
О’Коннел-старший дернулся и проворчал:
— Вы тут облазили всю округу со своими вопросами обо мне. Я опущу топор, если вы скажете, кто вы такой.
Скотт сделал каменное лицо и, прищурившись, вперил взгляд в лицо О’Коннела. Молчание затянулось. Наконец О’Коннел не выдержал:
— Я жду ответа.
— Я понимаю. Я думаю над тем, какой ответ выбрать.
Это сбило О’Коннела с толку. Он сделал шаг назад, потом обратно, опять замахнулся топором и повторил свой вопрос: