— Салли Фримен-Ричардс.
— Привет, Салли, это Скотт.
Она немного удивилась, услышав голос бывшего мужа:
— Привет, Скотт. Я как раз собралась уходить…
Он представил себе ее кабинет. Наверняка там все идеально расположено и аккуратно расставлено, не то что у него в кабинете, где вечно царит хаос. В очередной раз слух резанула его собственная фамилия, употребленная по отношению к ней, пусть даже с добавлением через дефис ее девичьей. Салли оставила ее себе из тех соображений, что так Эшли будет удобнее, когда она вырастет.
— Можешь уделить мне минутку?
— У тебя такой тон, будто тебя что-то тревожит.
— Даже не знаю. Возможно, должно тревожить. А может, и нет.
— А в связи с чем проблема?
— С Эшли.
Салли Фримен-Ричардс слегка растерялась. Ее разговоры с бывшим мужем были, как правило, краткими и деловыми и касались тех или иных осколков их прежней совместной жизни. С годами Эшли стала единственным, что их связывало, так что речь шла в основном о ее переездах из одного родительского дома в другой, плате за обучение или страховке за автомобиль. Между ними установилось своего рода перемирие, которое позволяло обсуждать эти вопросы по-деловому, не затрагивая чувств. О том, как живут они сами и что делают, они почти не говорили — Салли казалось, что каждый из них воспринимает другого так, словно тот остался законсервированным в том состоянии, в каком находился при разводе.
— А что случилось?
Скотт Фримен замялся, не зная, как лучше объяснить, что его беспокоит.
— Я нашел довольно странное письмо среди ее вещей, — сказал он.
Салли тоже откликнулась не сразу.
— А почему ты рылся в ее вещах? — спросила она.
— Это не имеет значения. Главное, что там было это письмо.
— Мне не кажется, что это не имеет значения. Не следует вмешиваться в ее личную жизнь.
Скотт разозлился, но решил не показывать этого:
— Она не убрала свои носки и белье. Я положил их в ящик комода и увидел там письмо. Я прочел его, и оно меня встревожило. Наверное, не следовало его читать, но я прочел. Ну и как меня можно после этого назвать?
У Салли на языке вертелись ядовитые словечки, но она сдержалась и вместо этого спросила:
— И какого рода это письмо?
Скотт откашлялся по своей преподавательской привычке, позволявшей собраться с мыслями, и, сказав: «Вот, слушай», зачитал ей письмо.
Оба какое-то время молчали.
— По-моему, ничего страшного, — сказала наконец Салли. — Просто у нее есть тайный поклонник.
— «Тайный поклонник»! — передразнил ее Скотт: типичное для нее вычурное викторианское выражение.
Она решила проигнорировать его вспышку.
Помолчав несколько секунд, Скотт спросил:
— Исходя из своего адвокатского опыта, не видишь ли ты в этом письме признаков одержимости, навязчивой идеи? Что за человек может написать подобное письмо?
Салли только вздохнула. Она и сама задавала себе этот вопрос.
— Она ничего не говорила тебе? Не рассказывала о чем-нибудь этаком? — допытывался Скотт.
— Нет.
— Ты ее мать. Обратилась бы она к тебе, если бы у нее была какая-нибудь проблема с мужчиной?
Фраза «проблема с мужчиной» повисла между ними, как грозовая туча, заряженная электричеством. Ей не хотелось отвечать на этот вопрос.
— Да, думаю, обратилась бы. Но она не обращалась.
— А когда она жила у тебя, тоже ничего не говорила? Ты ничего особенного за ней не замечала?
— Нет, она не говорила, я не замечала. А ты сам не можешь что-нибудь сказать по этому поводу? Она ведь и у тебя прожила два дня.
— Да я почти не видел ее. Она проводила все время со своими университетскими друзьями. Ну, знаешь, уходила к кому-нибудь на обед, возвращалась в два часа ночи, спала до полудня, недолго болталась по дому, и все по новой.
Салли Фримен-Ричардс глубоко вздохнула.
— Знаешь, Скотт, — произнесла она рассудительным тоном, — на мой взгляд, пока что нет оснований усматривать в этом какое-то отклонение от нормы. Если у нее возникнет какая-нибудь проблема, рано или поздно она обратится к одному из нас. Я думаю, мы можем положиться на нее. Какой смысл беспокоиться по поводу воображаемых проблем, пока она сама нам не пожаловалась? Мне кажется, ты делаешь из мухи слона.
Очень разумный подход, подумал Скотт, — прогрессивный, либеральный, вполне соответствующий их положению и среде, в которой они живут. И в корне неверный.
Она встала и направилась к старинному шкафчику в углу гостиной. По пути поправила установленное на консоли китайское блюдо, отступила назад и, нахмурившись, стала его рассматривать. Было слышно, как где-то вдали играют дети, но в комнате единственным звуком, кроме наших голосов, было звенящее напряжение.