«Его нельзя любить. Никого нельзя. Потому что жизнь и так превратилась в кошмар!»
— Твою мать, да что же это такое?! Как безвольная тряпка, чёрт тебя дери! Эта стерва должна очухаться, и быть собой! — вне себя буйствует Грант, когда их сражение оканчивается ничем. — Вы видели, парит продолжает защищать её?! Уму непостижимо, враг опекает нашу «любимую сестру и дочь»! — С размаху он неожиданно бьёт меня по лицу, после чего Эммин успевает заслонить меня собой от его второго удара, отталкивая Гранта в сторону.
— Тебе тоже не мешало бы взять себя в руки, Грант! Я не позволю её тронуть! Она такая из-за нас. И она ко всему ещё и моя кузина!
— Вы уничтожили единство, сплочающее клан, внесли смуту, стали слабее, ваш тыл поредел, что на руку паритам, — шепчу я, зная, что все они прекрасно меня слышат. — Братоубийца больше никогда не узнает покоя, радости или любви. Ты пустил пустоту, Оскар Грант. Ты можешь бить меня сколько угодно, пока тебе не надоест, ты можешь угрожать жизни моих родных, но прежняя «я» никогда не вернется … к вам. Для вас меня больше нет, как и вас для меня тоже. Я никогда не прощу вас.
— Мы боремся за своё будущее, каким мы хотим его видеть, а не то, которое нам навязывают! Мы ищем место в этом мире, — шипит в ответ, задетый Грант, пытаясь мне что-то доказать. Странно, что там есть что задевать. — Хэнк был наказан за содеянное тебе! И только смерть главы даёт возможность смены власти! И мне не жаль его, хотя он мой брат, потому что именно Хэнк виновен в гибели наших с ним родителей. Он пожертвовал ими ради сраной дипломатии с паритами и я не смог ему этого забыть! Мы будем продолжать ставить паритов на место и мечтать о свободе для младших волн! Я всё ещё на твоей стороне, долбанный ты мутант, и я хочу, чтобы ты разозлилась на меня Валери!
Этот психопат орёт на меня, брызжа слюной потеряв всю свою привлекательность, но я отвечаю ему ровным спокойным голосом робота:
— Твоя сторона за моей гранью. Для тебя у меня нет злости. Ни любви, ни ненависти, ни интереса, ни прощения. Ничего.
— Вэл, мы такие же, ничего не изменилось! — теряя терпение, восклицает в свою очередь Эммин, пытаясь поймать мой взгляд. О, даже бледный невозмутимый кузен забывает о самообладании. — Всё станет на свои места. Можно продолжать дальше веселиться. Петь. Ты же любишь смеяться и петь? Ты можешь ругаться с Грантом, потому что в глубине души ты всё ещё нравишься ему!
— У него есть душа? — награждаю Эммина горькой усмешкой. — Ты можешь извращаться в своих словах Эммин сколько угодно, я никогда и ни при каких обстоятельствах больше вам не поверю. Мои способности без эмоций не работают, я почти бесполезна. Но у меня ведь ещё есть кровь. А вам бездушным тварям только это и нужно, что мои способности и кровь для вакцины, — мой тон не меняется. Он такой же тусклый, как вчера или позавчера. И это их просто рвёт на части, им не всё равно. Будь я человеком, они бы плевали на моё отношение к ним, а так как во мне есть суть шудры, нас единит инстинктивная связь, им нужны моя верность и подчинение. Я знаю, что рискую, ярость некоторых из них опасна, но я не сойду с этого пути.
— А если мне понадобиться что-то ещё? — в запале Грант впивается мне в губы жестким требовательным поцелуем, но эффект такой же, как если бы он поцеловал резиновую куклу с подогревом. Ноль эмоций с моей стороны.
— Мне раздеться? — равнодушно уточняю я. — Изнасилуешь только ты, или вы будете делать это по очереди? Младшие волны должны будут это оценить.
Резко перебросив меня через плечо, скрежеща от злости зубами, Грант тащит меня к машине, бросает на заднее сиденье, нервно хлопая дверцей. Садится за руль, и с визгом срывает машину с места.
Какое-то время мы, виляя, несемся по дороге, потому что Грант пытается справиться со своими нервами. Затем он давит на газ так, будто мы сейчас собираемся взлететь.
— Ты сама позволяла с собой играть! Где-то это были маски, а где-то естественно. Да, мы воспользовались ситуацией и слабостями некоторых! В тебе течёт кровь нашего народа, но ты не шудр! Тебе не понять ментальности иной расы, и того, что мы чувствуем запертые здесь. Ты ненавидишь меня, потому что я не пал к твоим ногам, позволив себе сделать из тебя марионетку! Это всё выделывается твоя ущемленная гордость, подумаешь, девочку применили по назначению! Но как можно по-настоящему быть с девушкой, которая шудр всего лишь наполовину, которая неразборчива настолько, что готова раздвигать ноги перед любым врагом если у него только имеются ямочки на щеках! И, тем не менее, мы всё равно приняли тебя в клан, и ты должна была быть благодарной, но в тебе нет этого и на грамм! Думаешь, мы так нуждаемся в тебе?! Будем удерживать тебе или уговаривать?! — впихивая своё состояние в свою эмоциональную речь, этот ограниченный деспот останавливает машину у черты действующего поля модуля, где мы совсем ещё недавно с ним целовались. — Проваливай, не нужна мне твоя кровь! — Грант выволакивает меня с заднего сиденья, сажая на водительское место. — Вали на хрен из города на все четыре стороны! Ты можешь навещать отца, когда пожелаешь, трогать никто не станет, много чести. А я, наконец, избавлюсь от твоей презрительной мины. Сделай мне такое одолжение!
Он сам не знает, насколько он мне помогает. Завожу машину и уезжаю, сама не веря, как легко я вырвалась.
Глава 19
И только переступив порог своей бостонской квартиры, я понимаю, насколько сильно теперь изменилась моя жизнь, все мои представления и взгляды. Словно я побывала на другой планете или в ином мире, что, по сути, где-то так и было — ведь я попала в самую невероятнейшую историю, которую только можно себе вообразить.
Только вот у меня возникает острое желание забыть на время, полностью вычеркнуть из моей действительности мир Сентхолла, чтобы хотя бы попытаться вернуться в изначальную реальность, окунуться в прежнее, такое знакомое и простое.
Я встречаюсь с мамиными подругами, плету им небылицы про моего отца, естественно не упоминая, что он потомок пришельцев. Хожу в тренажерный зал, терзаю боксёрскую грушу. Общаюсь с нормальными людьми, знать не знающими ни о каких шудрах или паритах, и у меня даже не возникает желания посвящать в это кого-либо. Я напрочь забываю о телефоне, вернее я заставляю себя его не трогать. Потому что мне нельзя звонить в Сентхолл, ни отцу, ни даже Джейку. Я не хочу снова погружаться в тот кошмар, или чтобы он снова приблизился ко мне. Даже с Ли я не хочу сейчас общаться, хотя знаю, что он в Бостоне, потому что виделась с его матерью. Пока мне тяжело разговаривать хоть с кем-то, кто посвящен в мою правду. Уверена Ли названивал мне каждый день, он даже подходил к моей двери и стучал в неё кулаком, выкрикивая моё имя, но я выдержала, сдерживая слёзы. Он подсовывал мне записки, пытался караулить у дома, о чём меня очень вовремя предупреждал консьерж. Пока я не оставила ему короткое послание:
«Живи своей жизнью, прошу тебя, Ли! Сейчас мне не нужна ничья помощь. Я хочу побыть одна! Я стала другой, это правда, но я ещё не знаю себя. Люблю тебя. Больше не хочу ковыряться в душе. Прости»
Я просто не могу обсуждать случившееся — моей душе плохо. Я очень изменилась внутри себя, иногда я даже боюсь посмотреть на себя в зеркало, в страхе, что оттуда на меня взглянет существо из чужого мира, то в кого я могу трансформироваться.
Белла подкидывает мне работёнку, беру несколько заказов, оформляя цветочными композициями свадьбы и банкеты. Замечаю, что начинаю шарахаться от парней. Только кто-то заговаривает со мной пытаясь заигрывать, я тут же ощущаю приближение истерики, грублю и уношу ноги. По-моему, я получила глубокую психологическую травму. Иногда даже начинают посещать мысли, «а не сменить ли мне сексуальную ориентацию, переключившись на девушек?» Такое вот отчаянье.