- Еще один Александр!
Кайтмазов сразу не понял (но ведь знает!) и решил, что тот о царе. Похолодело внутри. Но нет, Фатали не посмел бы - и чтоб мускул на лице не дрогнул?! А о ком - Кайтмазов с мыслями не соберется, смутил его Фатали:
- Ну и как? Привез хоть одну? - А Кайтмазов никак не выйдет из оцепенения. - С дарственной надписью Тимашева?
- Фу, - отлегло. - "Привез"! Ты очень уж больно спешишь! И пойми: начало самодержавной власти, монархические учреждения, окружающие престол, авторитет и право власти, начало военной дисциплины составляют и доныне основные черты нашего государственного строя! - И смотрит на Фатали: мол, радуйся, что у тебя, хоть и чуть моложе, такой опытный наставник. - А вдруг бы на моем месте другой?!
Но Фатали спешит к Шах-Аббасу: неужто неотвратима смерть? А каким удачным был вчерашний день, когда ничто не предвещало об опасном предсказании звезд, - пришли личные поздравления от английской королевы Елизаветы! Четырех персидских шахов пережила и все еще королевствует! Неужели и его, пятого, переживет эта вечная королева?
А потом поздравления от испанского и португальского короля съела-таки Испания португальского гиганта, - вот оно, колесо фортуны! "Может, - думал Шах-Аббас, слушая поздравления, - времена такие наступили, чтоб во главе каждого государства сильный монарх? Елизавета, Филипп и он!" Но, кажется, в далеком-далеком прошлом была эта уверенность, это ликование, а не вчера!
И ночь у Сальми-хатуи!... она, правда, капризничала: когда же привезут ей меха соболя и - горностая?! Но и в капризах своих Сальми-хатун была хороша.
Да, послы от белого падишаха привозили меха. Еще при Узун-Гасане были привезены соболья шуба и три шубы лисьи, шуба горностаева.
"Где же водятся такие звери, в каком государстве?" - спросил шах у послов, а те отвечали, что звери эти водятся в государевом государстве, в Конде и Печоре, в Угре и Сибирском царстве близ Оби, реки великой, от Москвы больше пяти тысяч верст, что земель у их царя много, в длину ходу двенадцать месяцев, поперек девять, "зачав, родит", - так же измерялось и Батыево войско: занимает пространство на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину (а шах послал для царицы тридцать миткалей без трех жемчуга, и в миткале - по тридцать зерен без двух).
"Когда же?!" - не терпелось Сальми-хатун.
А ведь впервые за семь лет правления пришли поздравления. А в первое время, когда разнеслись по миру вести о казнях Шах-Аббаса, именно они, англичане и испанцы, стали проявлять беспокойство, выразили опасение, не отразится ли, мол (??), на их отношениях (!). А их Филипп? Отравил родного брата! Убил - и все ради короны на голове! - родного сына! жену! "У вас бы мне поучиться, а еще с советами!" Ну да, жесток! Не первый и не последний! И поголовное истребление непокорных племен, - где бы кто ни находился из кочевого племени текелю (за то, что восстали!), - правитель обязан схватить и казнить, чтоб ни одного на земле не осталось! И что же?! Или монархи забыли: монголы громоздили поле сражения пирамидами из голов убитых, а строя башни, устраивали столбы из человеческих тел и обмазывали их глиной и известью.
А когда султан Мехмет II, завоеватель Константинополя, а ведь недавно это было! приблизился к Бухаресту, он встретил на равнине перед городом двадцать тысяч турок, болгар, женщин и детей, посаженных на кол государем Валахии Владом-Дьяволом. И это возбудило в Мехмете II, вот что такое истинный монарх! не ужас, а восторг. "Как лишить такого человека его владений?" - воскликнул он. Тот же Влад-Дьявол любил пировать, окруженный трупами посаженных на кол людей.
Или мы забыли, как Кинис, бан Темесварский, сподвижник Стефана Батория, после победы при Кенчер-Безе над нашими воинами, плясал с куском убитого турка в зубах?
Истории известны полководцы, - к примеру, полководец арабского правителя Абдальмамка Гаджаджи, - которые с младенчества питались горячей кровью вместо теплого молока матери.
А крестоносцы, эти образцы, так сказать, рыцарского духа, занимались людоедством, лакомились мясом молодых арабов и жарили детей на вертеле, и один из ваших архиепископов (ну да, ведь Шах-Аббас мысленно говорит с европейцами, возмущенными его жестокостями!) уверял, что не следует им ставить в вину людоедство: ведь ели они мясо еретиков!...
А однажды, чтоб поразить послов (после победы над султаном), Шах-Аббас велел принести корзины, мешки из грубой кожи, - развязали и стали вытряхивать их, и на ковер посыпались отрезанные человеческие уши и носы, кровь на них почернела, и сразу запахло затхлой кровью.
Северные соседи, слава всевышнему, молчали, ибо им своих жестокостей не счесть; английский купец проездом был, из Шемахи, для вывоза отсюда шелка сырца, а то ли чтоб шаху угодить, то ли правда: дескать, только и делают там, чтоб длиннющий титул царя вызубрить, повторив его вполне от начала до конца, тщеславясь тем, что титул царский длиннее титула королевы английской; такое требование производит иногда большие неприятности и даже ссоры с татарскими и польскими послами, которые не хотят употреблять название царя, то есть императора, и повторять в подробности весь его длинный титул, - рассказывал английский посланник, и записи свои он вручит вечной королеве, дабы она ужаснулась, прочтя о тиранической форме государства, далеко не сходной (!) с образом ее правления; "поступки их, напишет посланник, - в какой степени они тягостны и бедственны для несчастного угнетенного народа, населяющего эту страну, в такой же мере могут подать мне повод признать себя счастливым за истинно королевское правление Вашего Величества, ибо Вы повелеваете не рабами, а подданными, которые исполняют свои обязанности из любви, а не из страха" (?!).
И об отце нынешнего царя, прозванного Грозным, говорил шаху посланник: во время прогулок или поездок царь приказывал рубить головы тем, которые попадались ему навстречу, если их лица ему не нравились, или если кто-нибудь неосторожно на него смотрел; приказ исполнялся немедленно, и головы падали к ногам его; и о массовых казнях - истреблении неугодных от чрезмерной мнительности и страха, впал в сильное подозрение, родившееся в нем вследствие худого положения дел, что изменники состоят в заговоре с поляками и крымцами.
Но создалось впечатление, что Шах-Аббас насытился казнями, тем более что основные соперники были истреблены, кое-кто, правда, сбежал, но с некоторыми он справился и за пределами империи. Шах создал даже меджлисы поэтов, музыкантов, нечто вроде "вольного клуба". И дошло до него, что новый духовный глава шиитов Ага-Сеид, образованный малый, странно толкует Догмы Корана, мол, пророк Мухаммед повелевает мусульманам, не исключая и монархов, управлять, советуясь.
И Ага-Сеид смеет говорить это, когда даже невысказанное сомнение, отразившееся во взгляде, жестоко подавляется. И шах нежданно пришел к идее "вольного меджлиса" - собрать людей и послушать, о чем они думают? Шаху открыться побоятся, а умному и образованному Ага-Сеиду - доверятся.
Но сказано поэтом: "Говорящего воодушевляет слушатель". Еще куда ни шло, когда Ага-Сеид толковал туманные части Корана насчет многоженства, мол, Мухаммед ограничил четырьмя, но и это разрешение обставил условиями: "Если не можете делить ровно свои чувства между женами, берите только одну". А возможно ли делить? Нет! Вот и получается, что многоженство противно духу Корана.
Молва об изъянах Мухаммедовой веры идет по миру, и надо пресечь ее, думал Ага-Сеид. И доказать, что ислам лучше христианства и иудаизма. Что? Рабская доля женщин? - Ага-Сеид вздохнул, и печаль отразилась на его лице: "Вы напрасно думаете, что положение женщин по исламу печально. До пророка арабы на женщину смотрели как на исчадие ада, низкую тварь, дьявольское порождение. Девочек, случалось, живыми зарывали в землю. К этим невеждам Мухаммед обращается в Коране так: "О люди, бойтесь Аллаха, который сотворил вас" - и мужчин, и женщин - "из одного и того же вещества". Это ли не проповедь равенства между женщинами и мужчинами?!
Накануне у шаха был главный молла: необходимо упрочить в народе авторитет властелина, укрепить мысль о священном происхождении династии Шах-Аб-баса - Сефевидов, прочертить его родословную со времен пророка Мухаммеда. Прежде главный молла пришел посоветоваться с Ага-Сеидом. "Культ шаха и без того велик, - заметил Ага-Сеид, - к чему еще родословная? Есть в мире ученые мужи, и они в душе будут посмеиваться над нашей родословной, рассчитанной на темную массу!" - "Но, создавая культ, - возразил главный молла, - мы, приближенные шаха, обезопасим и себя!..." Как-то между слов главный молла проронил фразу о том, что, дескать, есть люди, ваше величество падишах, которые скептически относятся к идее родословной! Кто? Ага-Сеид! А тут еще упрямство Ага-Се-ида: не назвал имя презренного раба, несомненно агента турецкого султана, спросившего в вольном меджлисе о спорах между суннитами и шиитами на право владения Багдадом. В следующую минуту Ага-Сеид, может, и назвал бы имя христианина или иудея, но было поздно - шах и сам не помнит, как вонзился в грудь Ага-Се-ида тонкий, как стебель, клинок... Меджлис был разгромлен.