И чего это он вспомнил об Ага-Сеиде?! Ах да: если был бы он жив, непременно подсказал, как обмануть звезды, предсказавшие гибель венценосцу.
А какой накануне был прекрасный день! После английского и испанского посланников был созван меджлис поэтов в честь Шах-Аббаса: читали оды. Семикратный рефрен возносил трон, и меркли семь планет пред славой шахиншаха (обыгрывали седьмой год его царствования). Семижды семь бейтов-двустиший единой рифмой воспевали Сулейманову мудрость и Рустемову мощь шаха. "Аллах мой, - прослезился он, - как меня любят мои поэты! Удивительно устроен мир: чем больше слез и крови проливаешь, тем больше любят тебя! А все потому, что казнил ради блага царства!"
Сладкоречив ласкало, но строки, прожужжав над ухом, улетали.
И с такой силой вдруг потянуло к Сальми-хатун, что шах оборвал царя поэтов. С другими женами нетерпелив, лишь голод и его утоление, а с нею не любит спешить. Другая, застигнутая врасплох, и не поймет сразу, что же произошло: влетел, сразил, и только шея горит от колючих усов, - почему не дал знать заранее, как это обычно делается, через главного евнуха?!
Поди разбери, какая сила потянула его в покои голубые, а не оранжевые или серебристые, и не к индианке или грузинке, а к румийке или еврейке. Или к розовощекой, белой-белой, с синими глазами, светящимися и в ночи, славянке. Есть и голландка, подаренная почему-то турецким султаном, - долго думал шах над разгадкой столь таинственного символа, а есть, несомненно, какой-то знак; но и не разгадав, в долгу не остался: тот ему христианку, к которой и не знаешь, как подступиться, а он султану - турчанку, напомнить об удачном набеге (а тут и разгадка: мол, владения султана простираются до неведомых шаху земель). И конечно же в гареме шаха немало персиянок, и среди них самая желанная - Сальми-хатун. Неведомо, чем прельстила. Обычно утолит - уйдет или задержится из любопытства: чуждых кровей, веры и языка познаем и эту! А у Сальми-хатун на всю ночь. И никакие мировые события не оторвут от нее. А.в минуту, когда кажется, что именно это - и ничего более не надо, - готов и от трона отречься.
Нечто подобное было у шаха и в пору террора - с персиянкой; испугало его чувство, когда показалось, что она власть над ним заимела, тянет к ней, и чувство это расслабляет, сладостно до слез, готов любое ее желание исполнить, но, к счастью, она молчит! А если заговорит? А однажды в разгар дня, когда везир докладывал о положении на юге страны, где по наущению афганцев был поднят мятеж, а тут же рядом, дожидаясь очереди, чтобы рассказать, как была подавлена эта неслыханная самонадеянность черни, стоял командующий, Шах-Аббас прервал везира и удалился к ней. И пробыл у нее допоздна. А в зале его дожидались! И он, презренный, еще смеет мечтать о великой державе?! И Шах-Аббас в гневе задушил персиянку, самим дьяволом подосланную к нему, чтобы воля царя была мягче воска.
А Сальми-хатун и умна! Вот и теперь, перед рассветом, он в который раз потянулся к ней, а она: "Усни, мой шах, завтра тебе решать судьбу преданного тебе народа!" И ей бы, подумал, засыпая, шах, учредить титул; но какой? Может, "Солнце царства", "Шамсуль-Салтане"? Это было бы впервые в истории Востока: титул женщине!
ЗВЕЗДЫ ПРЕДСКАЗЫВАЮТ ГИБЕЛЬ
И тут у дверей послышался шорох, чьи-то шаги остановились у покоев Сальми-хатун. Шах вскочил, схватившись за кинжал.
- Эй, кто там? - В дверях со свечой в руке стоял главный евнух Мюбарек. - Что еще? - нахмурился шах, встревоженный столь нежданным появлением евнуха. Поистине случилось невероятное, если евнух осмелился, не дожидаясь утра, потревожить шаха.
- Мой шах, - низко поклонился Мюбарек, - главный звездочет только что прибежал ко мне и запыхавшись сказал, что немедленно хочет удостоиться лицезрения его величества царя царей вселеннн...
- Короче! - оборвал его шах.
- ...видеть вас по весьма важному делу.
На первый взгляд расположение звезд казалось благоприятным: благодетельные Солнце и Юпитер шествуют в созвездии Рака, полонив Марс. И Сатурн, не менее вредная, чем Марс планета, находится в созвездии Скорпиона и потому не в силах прийти на помощь пленнику, а Меркурий, планета изменчивая, - в созвездии Льва, в доме тоже счастливом, и потому от него никаких козней ждать не приходится... Но не спеши с выводами, говорил учитель, подумай еще. Да, действительно Марс пленен, он в осаде, но Меркурий-то и от Солнца далек и потому болен, а болезнь Меркурия предвестник насильственной смерти! Венера могла бы помочь обессиленному болезнью Меркурию, но между ними - Солнце, и лучам Венеры никак не пробиться. А кто господствующая планета гороскопа? Луна! Ведь она живет в созвездии Рака, стало быть, Солнце и Юпитер у нее в гостях. Но хозяйка, находясь рядом с Солнцем, близится к полному своему уничтожению и потому обессилена!
Звездочет уловил коварство звезд и за обманчивым хитросплетением планет, сулившим, казалось бы, счастье, разглядел истинный смысл - смерть венценосца! Нельзя медлить! до рокового сближения Марса и Сатурна, когда обрушится удар на венценосца, остаются две недели! Очи царства, "Эйнуд-Салтанэ", этот титул дал звездочету шах за его могущество, заспешил к шаху. Но какая сила надобна, чтоб уста вытолкали слова о фатальной гибели! Может, подождать до утра? Он вернулся, еще и еще раз подсчитал и прочертил ход звезд, заглянул в новейшую астрологическую таблицу Улугбека: никакой ошибки! Раздумывать некогда - шах всемогущ, и он найдет способ!
И только тут Очи увидели, что шах - такой же смертный, как и он, Садрэддин; шах побледнел, но звездочет не смеет это заметить, голова его низко опущена, и он смотрит на свои загнутые кверху острые носки чувяков, видит кончик торчащей белой бороды. И только сейчас дошел до звездочета ужас его положения: мало ли случаев, когда за дурные вести казнили?! Ты свободен, иди!
Так и не разгибаясь, поплелся к выходу.
Шах смотрел на светлеющее небо: за что?! и теперь, когда жить да жить ему на радость народу, крепя мощь! Дай ему срок - и он вернет Багдад! Укрепится в Ара-бистане, Туране, Индостане!... Может, звездочет ошибается? Но астрология - династическая профессия звездочета, ведет свой род чуть ли не от Абу-Али-Сина.
И шах приказал немедленно вызвать доверенных людей (тут-то пожалел, что нет в живых Ага-Сеида!): везира, военачальника, казначея и главного моллу. Если не помогут - отрубить им головы и призвать новую партию ханов, на сей раз титулованных.
Прошли закалку на верность многие, особенно эти четверо, которых ждет Шах-Аббас.
У военачальника он отнял его самую красивую жену, - она ему понравилась, и тот уступил. А ведь из-за нее военачальник рисковал жизнью, ворвался во дворец к турецкому вельможе и увидел в углу испуганную девочку, созревшую для утех; еще не обидно, если бы шах взял ее себе, - так нет же, он унизил военачальника, отослав ее в дар турецкому султану (в ответ на голландку!); и вручил султану сам военачальник. И рабы доказывали, кто как мог, свою верность. Военачальник, он же министр по делам безопасности шаха, предотвратил покушение, а стрелу, которой неизвестный пытался убить Царя Царей, на память шаху вручил: наконечник обмазан ядом гюрзы. Сидел, врагом подосланный, в укрытии, нечто вроде бойницы в крепостной стене, и ждал, когда выедет на своем белом коне Шах-Аббас. "Гяур?" - "Да нет же! Свой, наш, шиит!" Куда тянулись нити: родственные? дружеские? кто просто здоровался, как и положено мусульманам: сколько на дню встретятся - столько и здороваются; и к кому привела нить - казнь. А злодея убила собственная же стрела. Дорога, по которой любил ехать шах, вдруг оказалась опасной: вырыта (за ночь, что ли?) глубокая яма, а на дне - острые камни; и укрыта, спрятана яма так искусно, что не разглядишь. И опять же первым министр шаха узнал.