Как там у проницательнейшего Макиавелли? Во-первых, уничтожить всеми имеющимися средствами (и ослепление, и живьем в землю, и пытки, "прочее, и прочее) всех, кто угрожает безопасности и самому существованию государства, да-с, справедливая кара, а не тиранство! Что? Вера в добро? Эти морализующие фарисеи! Надо - ты добродетелен, надо - и ты казнишь: найдется нечто, что кажется добродетелью, но верность ей была бы гибелью для" государя, и найдется другое, что кажется пороком, - а разве оно не порок?! - но, следуя ему, государь обеспечит себе безопасность и благополучие. Что еще? Вернее внушить страх (а разве иначе поступал Шах-Аббас?!), чем быть любимым, ибо подданные неблагодарны, изменчивы, точь-в-точь как в Коране о людях! лицемерны, трусливы. Страх - это и любовь, и верность, и послушание, - не смущаться именем жестокого, потому что без этого ни в войске, ни в чиновничестве, ни во всем народе не будет ни единства, ни готовности идти в бой во славу государя и престола.
Ах, как жаль, что не узнать Юсифу о советах итальянского мудреца, - уж следовал бы Шах-Аббасу, современнику Макиавелли!.. И еще: быть лисицей, чтоб распознавать западню, и быть львом, чтоб устрашать волков. Особенно нравилось султану, о чем Фатали прочел в комментариях к турецкому переводу, насчет верности государя слову и честности: разумный государь мало считается с обещаниями, хитростью кружит головы людям и в конце концов одолевает тех, кто полагается на честность, - люди злы и не станут держать слово, данное тебе, потому и тебе нечего блюсти слово, данное им. И о трех силах - народе, знати и армии: держать первых в узде, угождать вторым, опираться на третьих; и занимать народ празднествами и зрелищами. И создавать о себе молву как о великом и выдающемся. Нет, Юсиф-шах, Фатали это знает точно, вряд ли станет, хоть и лже, следовать Макиавелли: пусть кто другой из бывших слуг, который красив и статен, изучил итальянский и еще языки и мечтает быть советником у правителя, ибо наделал долгов, кости да кожа, и жаждет славы и состояния, - пусть он и проповедует, изображая себя диалектиком (?!), - а его в охрану к мелкому вельможе, входить со стуком (и даже кланяться бондарю). Наслышан и Кайтмазов о Макиавелли, прочел на немецком, скоро выйдет и на русском, и Фатали приобретет эту книгу, "Монарх", в переводе эФ Затлера: султан и здесь опередил царя - две книжки рядом: в Санкт-Петербурге вышла в 1869 году, а в Стамбуле ровно сто лет назад, почти месяц в месяц, в 1183 году Хиджры, что как раз соответствует 1769 году от Рождества Христова.
Но как Юсифу править? Ты, презренный ремесленник, отлично знающий, как шить седла, получил власть, что же дальше-то?! Как изжить рабье?
Вошли в тронный зал дряхлые, еле держатся на ногах, и Юсиф-шах встал, поклонился им. Ордена и другие знаки отличия, висящие на груди, тянули их вниз, и, согбенные, они еле носили свои бренные тела.
- Уже тогда были ордена?! - удивился Кайтмазов.
- Увы, были.
- Отчего увы?! - спросил он. - Ну да, понимаю, - продолжил, видя, что Фатали молчит. - Рад бы иметь сам, да вот только!... - И развел руками. Ни слова б не сказал, если грудь красили ордена, согласись хоть раз, что я прав!
- Мне о том же как-то и Колдун намекнул. И он и ты, вы оба правы, Кайтмазов! Имеющий умножает их, а неимеющий, вроде нас с тобой, хотя, извини, ты меня обогнал! ропщет, гневается на тех, чья грудь уже не вмещает, а желания неуемны.
Да-с, еле носили свои бренные тела. Или не уверены, боятся, что уйдут и обрушится на них гнев современников? Но кому они нужны, какую тайну они носят в себе, чтоб кто-то вздумал их похитить?! Пытать их, чтоб выведать? Или опасаются, что придут иные, и империя, которую они создавали и с таким трудом собрали по кускам, затрещит по швам, наступят времена доверия, братства, свободного союза, возобладают конституционные формы правления; но кто знает, что это за люди ходят под молодецкими папахами, о чем они думают?!
Всех Юсиф знает: видел их врозь и вместе. То проедет кто в окружении свиты телохранителей и приближенных, и тогда устрашающие крики и звуки извещают об их вступлении на шахскую площадь - уйди с дороги, не то раздавят копыта, подковой распорют брюхо, шмяк твою печень! А то соберутся перед людскими толпами в дни всенародных праздников - видеть-то их Юсиф видел, да разглядеть как следует не мог: глаза не выдерживали! Лучи солнца, столь щедрого здесь, играли, отражаясь на золоте орденов, ловили грани бриллиантов, многократно изламываясь.
О боже, они как дети, и власть для них - забава: дарят друг другу, как игрушки, высокие чины, звонкие титулы, награды то в виде круглой броши на ленте с крупным бриллиантом, то звезды, сделанной из платины, с золотым полумесяцем, а вокруг - бриллианты. И каждый раз, как кого одарят, соберутся и - а ну давай выхваляться друг перед другом, кто кого перещеголяет, оттачивая мастерство лести и подобострастия; до каждого, знают, дойдет черед, сегодня эта награда ему, а завтра - другому; а ведь неведомо, как повернется судьба в этом ой каком вероломном царстве: отколупывай в черный день чистые, как детская слеза, бриллианты и выходи на узкие улочки восточного базара, крытого кое-как чем попало, дабы была тень и не жгло нещадно солнце.
Нет, ни за что не выпустят из рук власти, если, конечно, новый шах... Ах, как трудно стало им додумывать мысль!
- Я ж наказывал, чтоб без телохранителей! - возмутился Юсиф.
- А их нет! - изумлен евнух.
- Кто же за дверью толпится?!
- А это, - шепчет на ухо шаху, - их личные лекари и собственные астрологи! - Неужто, удивлен евнух, шах не знает, что эти чины уже давно без них ни шагу!
- Но мы еще в силе!
- Вот и идите к своим внукам и правнукам, не цепляйтесь за шахский подол!
- А как же ува... ува... - и застопорился.
Мюбарек на ухо Юсиф-шаху:
- Он длинные слова выговорить не может!
- Уважение? - догадался, придя на помощь, Юсиф.
- Да, да, к нашему поло... поло... - С другого фланга решил: - Ведь мы, как вы чув... чув... - как не пожалеть, что не все слова короткие? - К нашим се-се-сединам?!
"О боже! Кто правит нами!" (Хочет спорить, но мысль, загоревшись, гаснет, и ночью, страдая бессонницей, будет говорить и говорить.)
- Я обеспечу ваш покой, из казны получите щедрые дары, хотя изрядно, хотел бы сказать "награбили", но уваженье к старшим! - обогатились за годы правления!
- А наш, как бы это, опыт?
- И писарей к вам приставлю, ведь, поди, писать разучились, за вас другие и думают, и сочиняют, а вы дрожащей рукой лишь подписи, разве нет? И расскажете о своем бесценном опыте. - Хотел бы: "о том, как одурачивали, хапали, лицемерили, строили козни, сажали, казнили, прикрываясь именем аллаха и шиизмом!", но как изжить рабье?!
Заерзали на креслах.
- Что вы так забеспокоились?! Ах да, я забыл: вы же быстро устаете! А у меня к вам столько важных и неотложных государственных дел, как же вы, а?! - Но такая мольба в глазах чинов: как не пожалеть их? не пойти им навстречу?