Важный для Фатали визит к главе отдела сношений с зарубежными странами османского правительства Муниф-эфенди; ему поручено возглавить обсуждение проекта алфавита, а он, когда пять лет назад Фатали прислал сюда проект, задумал было присвоить идеи Фатали, выдав их за свои, и даже обсуждались они! Выходит, именно так обставит это дело обсуждения Муниф-эфенди, - идеи блуждают по миру, и Фатали - один из реформаторов!., и старшему переводчику Ариф-эфенди, бывшему премьеру Юсиф-паше, все запросто зайдут, выйдут, кофе, чубуки, министру юстиции, послу Греции, еще каким-то людям, даже главе стражников Гаджи-Азим-беку. И бывшему послу османского правительства в Петербурге Рза-беку.
И маршалу Абди-паше. Потом вспомнит о нем Фатали, когда узнает, что тот возглавил заговор против султана.
И маршалу Дервиш-паше подарил свою книгу, и зятю премьер-министра Фуад-паши - Камил-беку, а потом вдруг подходит к Фатали молодой красивый юноша. "Из султанского рода", - успевает шепнуть ему на ухо Богословский. "Я много о вас слышал и мечтал познакомиться!" - как не подарить и ему книгу? "Не забудьте мне оставить!" - говорит Богословский. "Да, непременно! И я еще обещал, в Тифлисе просили, передайте, пожалуйста, немцу, Вольф, кажется, имеет богатую библиотеку восточной литературы".
И вот обсуждение. Все-все запомнить! И это - отсталая Порта?! сын бывшего вали - правителя Эрзрума Асад-паши - Садулла-эфенди, молодой красавец Кадрибек, из армян Аванес-бек, из греков Александр-бек, еще французский тюрколог. "Мы тоже, - говорит француз, - пытались, как вы, на манер европейских языков, да не осмелились!"
"Слова наши, а буквы русские!" - вспомнил Фатали свой сон. Но это потом, а пока Фатали объясняет свою арабо-латинскую смесь. А грек - вовсе не грек, а из арабов: "Халифат да халифат!..." Председатель на грека-араба часто поглядывает, мол, довольны (?!).
"Мнение нашего собрания мы выскажем вам официально".
"Положительное или отрицательное?" - интересуется Фатали, хотя уже задумал иное - полнейшую замену алфавита, без половинчатости!
"Не обидим вас!"
Пригласили к премьеру, но велели подождать: еще не вышел из гарема.
Улыбка у премьера как приклеенная, но появилась во взгляде озабоченность. Не ведал Фатали, что посол Ирана Гусейн-хан прошлой ночью прочитал его повесть о звездах и рассвирепел: "Ах вот каким видит его гость шахиншахский престол! И реформа алфавита! Да ведь он наш враг! А мы думали - свой человек в стане царя! И орден ему "Льва и Солнца"! А ведь он и против царя, слепы, что ли?! Ну, я твою кровь попорчу, Фатали!" А виду не подает: та же сладкая улыбка, и разбегаются о т глаз к вискам лучики счастья.
И - нашептал премьеру и председателю общества!
- А я слышал, - говорит премьер Гусейн-хану, - вы одобряли.
- Я?! - И даже приютили его!
С удовольствием премьер насолил бы персам чванливым, а прав шахский престол насчет ереси; но и с царским двором не следует ссориться. Одобрить - персов обидишь, не одобрять, отказать... "А что думает мой министр иностранных дел?!" А у Али-паши зреет план, и кое-кого из министров он уже завербовал: свалить премьера и занять его место, что вскоре и случится. Верное дело - тянуть. Нет, принять проект не отказываются, но такое потрясение эта реформа, такой взрыв. II за смелость даже (назло персам? за мужество истинного тюрка!.. Недаром шахи приглашали тюркских воинов надежная стража!..) медаль ему вручают, а Фатали - вот и поощряй дерзость! - уже в новой стихии: изменить в корне, на манер европейцев, так удобно: слева направо, четкое чередование согласных и гласных!
Еще у Фатали дела? И какие же? Богословский удивлен, но и рад, что оставит его в покое, у него своих забот ой-ой сколько! Надо кое-что выведать, зреет антисултанский заговор.
Земляк Али-Туран. К нему! Уже давно живет здесь, со времен войны (Крымской). И адрес в Нухе взял, жили неподалеку от Ахунд-Алескера.
Но прежде Фатали пройдет по городу, его круто сбегающим вниз улочкам, базарам и отведает жареных каштанов, спустится к набережной, любуясь красками: белые стены кружевного сераля, зелень пологих холмов, розовые дома азиатской части, крохотные острова архипелага Принцев, желтые скалы средь синих вод Мраморного моря, без счету гребные, парусные, паровые суда, лодчонки, вот-вот волна ударит их о гранитный парапет (или волны от весел?), и зазывают доставить на тот берег, извилины Босфора, виллы, дворцы, дозорные башни, а под ними - чайхана, огромные главные купола небесно-голубых и сахарно-белых мечетей, окруженные множеством мелких куполов, изящные минареты - каждому султану, а их было почти три десятка, наследников и потомков Османа, родоначальника династии, шесть веков назад, - и Мураты, и Баязиты, а среди них Молниеносный, плененный Тимуром, и Мех-меты, и тот, кто штурмом взял Константинополь, - Мех-мет Второй Фатих, или Завоеватель, почти Фатали. ибо единый корень Фатх, но завоюет ли Фатали Стамбул? отмечали недавно четырехсотлетие победоносного штурма; и Селимы, и Сулейманы, особенно Первый - Кану-ни, Законодатель, и Мустафы, и Махмуды, каждому султану не терпелось оставить о себе память, и высятся мечети; и даже Мустафа Третий: мало ему мечети, он еще "Государя" Макиавелли на турецкий перевел, и по нему Фатали пытался постичь смысл изменчивых правлений, думая о Шах-Аббасе и лжешахе и о том, как если бы ему, Фатали, пришлось править, а как без лицемерия, цинизма и обмана?!
Фаэтон вез Фатали к земляку Али-Турану. Ехал медленно, застрял на улице: шла манифестация, сверкающие медные трубы, гулкие барабаны, многоцветье знамен, чествовали семисотсколькотолетие оттоманской пехоты. Али-Туран бежал из России в разгар шпиономании, лет двадцать уже минуло, а может, и больше, адрес узнал у его шекинских роднчей. Одно лицо с Юсу-фом-Гаджи; тому казнь, а этот но стопам Юсуфа-Гаджи, успел и на дочке султана (их у него десятки!) жениться.
- Из султанского рода! - с гордостью говорит Али-Туран. Красивая чернобровая женщина, нос горбинкой. - А это мой сын Фазыл! - Вошел стройный рыжеволосый парень. - Учится в Оксфорде! - От соединения карего и иссиня-черного - шекинца с каштановыми волосами и турчанки из султанского рода - получилось рыжее-рыжее, будто солнце на голове горит.
И все началось с этого парня.
"Хотите советоваться с учеными султана? Это же ретрограды! И премьер тоже!"
"А ты откуда знаешь?" - Отец недоволен. Сын промолчал.
А как остались вдвоем, Фазыл - Фатали: "У вас горцы были! Как они сражались с деспотом! Я в Лондоне такое о вас читал!..." Да, горцы. Царь затеял переселенческую политку: Фатали из России в Порту приехал, а Хасай Уцмиев - встретились с ним в Батуме, короткая беседа на пристани, - из Порты в Россию; привез новую партию переселенцев, охрип, убеждая османские власти об отводе переселенцам пригодных земель (царь мечтает, чтоб горцы заселили внутреннюю Турцию, а османские власти селят горцев вдоль границы!...). Да, были горцы, Фазыл прав. Но долго ему рассказывать. Нравится Фатали сын Али-Турана, такое впечатление, что очень давно знает этого парня.
Вошел отец.
"О чем вы тут без меня?"
"Я хочу с товарищами своими познакомить нашего гостя". Уже договорился, оказывается, нечто вроде общества. Мирза Мелкум-хан? Но нет, похожи только: почти одинаковые глаза и усы, только шрам на лице на всю щеку от виска и до подбородка.
Фазыл привез Фатали на окраину Стамбула. "Стена греческая? (от византийских цезарей остались и колонны, и обелиски, и высокая арка водопровода) Румели-хасар?!" Ведь здесь неподалеку живет и Мелкум-хан! Нет, не знают.
Зашли, никого нет, какой-то бритоголовый с квадратным лицом турок. Вскоре раздался выстрел. "Это он!" Выстрелом из револьвера Немал Гюней извещал о своем приходе, когда знал, что в доме его ждет гость.