Высокоуважаемый наш духовный отец! И вы гордитесь нсториею жены Зейда?! Я не верю такому божеству и такому его пророку, не говоря уже о курьере-архангеле. Или ответьте мне аргументами, основанными на разуме, или не обманывайте более народ, пользуясь его невежеством, темнотой!"
Гасан закрыл кавычки и кое-что оставил за их пределами. Да, любезнейший Джелалуддовле, такая вот история! Получив это письмо, толкователь ибн-Фаль пришел в величайшее негодование и тотчас отправился к отцу Гасана - царю Великая Надежда. Царь пришел в бешенство - вот тебе и Надежда, да еще Великая! На кого он оставляет престол?! Это могучее царство?! И он изгнал сына!
Прошли годы. И как Гасан сумел возвратить благосклонность отца, восстановить свое право на престол, о том история умалчивает. После смерти Великой Надежды, а правил он почти полвека, Гасан занял престол.
И знаешь ли ты, что он прежде всего сделал? Он собрал всю знать царства и народных депутатов на главную площадь столицы, установил там высокую трибуну, водрузил вокруг нее четыре знамени - красное, зеленое, желтое и белое - и произнес речь, всколыхнувшую весь мусульманский мир:
"Я, ваш царь, по внушению разума считаю себя обязанным указать вам то, что полезно, и то, что вредно. Знайте, что мир существует без предшествия ему небытия, и конца миру не последует! И времени и пространству нет ни начала, ни конца. Ад и рай есть вымыслы человеческого воображения. Светопреставлением для каждого человека считается смерть его. Всякому умному человеку по указанию священного дара человечества - разума следует быть добродетельным, благородным и безвредным. Такой человек считается на истинном пути. Он может избрать себе какой ему угодно образ жизни, который найдет для своего существования полезным.
Отныне каждый свободен от всяких молитв, постов, пилигримств в мнимосвятые места. Посвятите ваши труды наукам и познаниям, наслаждайтесь дарами жизни (А ты сам, Фатали?!), не оковывайте себя догмами, пустым и безобразным суеверием, старайтесь возвыситься во мнении других народов земли науками, познаниями, искусством, нравственными делами, доблестными поступками. И затворничество женщин - величайшее тиранство. Дайте им воспитание и образование, не угнетайте их. Также более одной жены не берите себе. И кто нарушит мой указ - тому кара от меня!"
Это был день поста: после проповеди Гасан сошел с трибуны, сел тут же, потребовав еды, и первый нарушил пост голодания. А потом с великой царицей Дурретудтадж, Жемчужиной Короны, прошел по главной улице страны, и жена его была с открытым лицом.
И его примеру последовали все.
Ты спрашиваешь, чует мое сердце, чем это кончилось? Читал я одну повесть, любезнейший Джелалуддовле, о том, как твои земляки обманули звезды, прочти, занимательная штука! Там, между прочим, есть ответ и на этот вопрос.
К величайшему сожалению, по наущению недругов из соседних стран, ибо никак не могли примириться, что рядом, по соседству, революция (Кемалуддовле написал это слово латинскими буквами, а обладатель писем Фатали пояснил его с основательностью ученого-востоковеда, претендующего к тому же на профессорское звание; ах, как мечтал Фатали, чтоб причислили его к этому сонму, старался - писал члену Совета наместника Кавказского, "его превосходительству" - готов пройти соответствующее испытание, чтоб получить право быть профессором, нет-нет, не ради денежных выгод. - интерес мой более нравственный), да, не могли допустить, что рядом революционная страна, вздумавшая отколоться и выйти из повиновения стран с единой верой. Собрались, как быть? Может, организовать поход монархических стран? Ввести войска и задушить это вольнодумное государство?!
"Можно проще!" - негодует шурин-фанатик, оказавшийся здесь, в живописном оазисе, где собрались главы государств; чтоб его сестра-царица разгуливала с открытым лицом?! и чтоб мужчины облизывались, глядя на ее красоту?! Всучили ему в руки нож, благословили на подвиг во имя веры и аллаха, и шурин одним ударом в грудь убил Алазикрихи-асселама.
Сын и преемник Гасана, воспитанный в духе отца, поддерживал по мере возможностей образ правления прежний, однако и он умер при загадочных обстоятельствах. Ему наследовал внук Гасана, но он понял, что или смерть ему (к границам были стянуты войска соседних государств!), или реставрация старых порядков. И он выбрал второе.
Жаль-жаль, что сочинения Алазикрихи-асселама истреблены были тогдашними невеждами как еретические; рукописи сожгли, и пепел развеяли по пустыне. В той самой книге, где твои земляки обманули звезды, я слышал, будто была страница, но мне она почему-то не попалась, в которой сказано, что рукописи Алазикрихи-асселама видели во времена Шах-Аббаса, некий Юсиф-шах в золотом сундучке хранил.
Ныне человечество имеет тысячу различных занятий, где же у него праздность, чтобы развлекаться пустяками, подобно молитвам, соблюдать пост, - зубри нелепые Догмы, вбивай их себе в голову до отупения, пять часов уделяй молитвам, остальное время - еда да сон. И это имеет то невыгодное последствие, что промышленности нет, сельское хозяйство пришло в упадок, искусства, ремесла, художества малоразвиты, науки пропитаны устаревшими догмами, и мы отстали и продолжаем катастрофически отставать от европейских стран.
Пора нам знать, что мы принадлежим человечеству, создавшемуся быть свободным, а не позорным рабом кучки пророков, и достичь свободы и цивилизации! Если бы бедный народ в древности верил вождям и поклонялся их пророчествам, то это было бы еще простительно! Но теперь, когда ветры дуют отовсюду и мы видим, как чахнет человек в добровольном рабстве, слепой и глухой к тому, что творится в мире, довольный своим послушанием и преданностью и веря лживым словам новых пророков, думающих лишь о том, чтобы подолее держать подвластных в неведении, жить в роскоши и удовольствиях под охраной всемогущего воинства!
Довольно, я устал, завтра 21 день рамазана, и я намерен отправиться в главную мечеть слушать рассказы трагика моллы Джаббара о плачевной участи наших имамов, и о них я сообщу тебе в третьем своем письме. Я намерен из Тавриза отправиться в Решт, оттуда в Мазандаран, на родину демонов и нимф.
Ах, какие подзорные трубы продавали в Каире, забыл купить, а мне так она нужна здесь, чтоб кое-что разглядеть пристальней! Прошу тебя, пойди в магазин европейского негоцианта, еврей он, это за домом Риза-паши, и купи мне подзорную трубу, это совсем-совсем близко, в двух шагах от отеля "Вавилон", и пришли в Решт на имя Гаджи-Абдуллы Багдадского, продавца жемчуга, и он доставит ее мне. Орошай!
И - третье письмо Кемалуддовле.
Нет-нет, я не стану описывать тебе сцены плача по убиенным в борьбе за веру, то бишь за власть, за престол, за корону, за халифство!... Мы с тобой изучали всякие науки, в том числе алгебру, которая, как известно, зародилась на Востоке (но что нам от этого?), и я воспользуюсь для удобства ее буквенными понятиями, а ты домысли за меня: А убивал Б, окрашивая свое преступление в благопристойный вид борьбы за шиитскую веру. В, чтоб избавиться от А, убивал его под тем предлогом, что тот - вероотступник, предавшийся суннитам и готовивший заговор против шиизма, и, придя к власти, постепенно съедал, точно людоед какой, сильных соперников, Г, Д, а заодно и ближайшего друга Е и, в порядке безопасности, Ж, хотя он числился вернейшим помощником и был им, а что до З... - нет, нет, я не буду тебе рассказывать о том, что ты и без меня знаешь, изгнанный из родной страны.
Впрочем, извини за откровенность, ты сам еще не совсем избавился от иллюзий в отношении избранности своего народа среди прочих других народов, в особом его предназначении. Ты винишь правителей, забывая о том, что народ достоин своих правителей, как, впрочем, и правители - своего народа. Но напрасно не трать своего времени на наивные иллюзии, пора и тебе проснуться!
Вот входишь в дом правоверных, мечеть, разумеется, и замечаешь господина в суконном плаще, с кушаком на бедре из кашемировой шали, шерстяной шапкой на голове под бухарской мерлушкой, с длинной бородой, крашенной хною и индиго; думаешь, что, очевидно, порядочный человек; спрашиваешь соседа, и точно: знатный правоверный. Лицо и глаза его выражают вид человека, находящегося в трауре по случаю смерти, по крайней мере, отца. Но нет - он печалится, ибо когда-то где-то кто-то из шиитских имамов пал в борьбе за власть.