"Куда же делась книга?" - переживал Фатали, ведь дарственная! беспокоясь и за листок (уж не думал ли включить его в "переписку" на правах "собственника" "Писем"?!).
ГОД ЗАЙЦА
А теперь, как владелец этих писем, я, Фатали, не могу не сказать несколько слов, дабы в будущем избежать недоразумений.
Как только в моих руках оказался экземпляр "Писем", я так рассвирепел, что чуть было не изорвал их и не сжег, ибо к этому привычен уже! Но потом подумал: а какая польза, если я буду горячиться? Не довольно ли я жег всякие там бумаги?! И допустим, что я порвал один экземпляр, но остались десятки и сотни других, цепочка переписчиков кончается ли на мне? А может, придет время и я скажу - тысячи!
И я отказался от своего намерения!
И потому: покажи эти письма тем, на честность, благородство и здравомыслие которых вполне можешь положиться; а глубокоученым предложи, чтобы они написали критику, - уж кто-кто, а я - то знаю, что это желательно Кемалуддовле, - но критику основательную, доказательную, аргументированную.
Дело, за которое взялся автор, - развенчать основы деспотизма и догматической веры, - никто прежде не брался, исключая Алазикрихи-асселама, да еще одного чудака, волею судеб оказавшегося на шах, ском троне. Когда были в живых вожди шиизма, мы со страху, боясь их мечей, приняли их власть, а теперь, когда они обратились в прах, мы все еще пребываем в рабстве их памяти и даже гордимся, что мы - рабы! О, недоразвитие умственных способностей!
Кстати, уж так совпало, что и Кемалуддовле изобрел особый алфавит на образец европейских с выбором латинских букв - и удобно, и без обильных точек... И вспомнил Фатали, как однажды поздно пришел домой, забыв предупредить Тубу, что пойдет с Кайтмазовым в театр, смотреть "Горе от ума" (чуть ли не вся канцелярия пошла тогда на бенефис госпожи Вассы Петровны Маркс), и Тубу - никогда прежде не спрашивала, а тут вдруг:
- Фатали, что ты так поздно с работы? - спросила.
- Извини, Тубу, - пошутил Фатали (а потом сказал, что был в театре), я никак не мог проставить все точки в слове пянджшанбе, то бишь четверг: дюжина точек в одном слове! Пока проставлял, смотрю, уже никого не осталось в канцелярии...
Да, без обильных точек и без иных закорючек, и гласные есть меж согласных, чтобы уразуметь, о чем написано и к чему призывается.
Я мысленно проставляю между ггл два о, чтобы прочесть Гоголь, есть такой великий человек (и думал перевести его, но разве позволят?!), а ты два е, и уже читаешь имя другого великого человека - Гегель (увы, никак Фатали не осилит, а тем более с головы на ноги поставить), и даже Гогель, военачальник, с которым Фатали знаком, - генерал, в главном штабе служил в годы Крымской, а еще одному вздумается меж согласных проставить в уме, если проголодался, о и а, чтобы получить вкусную лепешку гогал и тут же, оторвав от листа, съесть.
Любезнейший брат!
"А разве письма еще не отправлены? И кто кому пишет? Фатали Кемалуддовле или Кемалуддовле - Фатали?"
Зло торжествует и пышно цветет. И коль скоро мы все это понимаем, видим, промеж себя говорим, возмущаемся, негодуем, все-все! Но молчим! Поддакиваем! Ведем двойную жизнь, подлую и лицемерную! Доколе?!
Разум не признает, когда жившего некогда мудреца, обыкновенного в своем человеческом существе, превращают в святого! Но попробуй доказать глупость: из суеверного страха тебя сочтут сумасбродом или пустомелей. Но скажи им: до появления истинного пророка, представляющего божество, на земле существовало множество ложных религий в различных видах идолопоклонства; почему же всевышний терпел их столько тысячелетий? А не выдумали ли их предприимчивые честолюбцы, одержимые зудом нетерпения и стремлением утвердить свои эгоистические цели, от какой-либо неполноценности - физической или нравственной?
- О, атеисты! - говорят нам.
- О, бунтовщики! - кричат нам.
- О!... О!!!
- Ах ты беспутный еретик!
А теперь два слова о причинности бытия.
Богословы утверждают, что всякое бытие предполагает какую-либо причину, потому что оно не могло произойти само собою. Следовательно, мир, как бытие, нуждается в причине, и эта причина есть создательница его. Натуралисты возражают: но тогда сама причина должна нуждаться в другой, другая в третьей, третья в четвертой и так далее до бесконечно непрерывной цепи причин; если цепь где-нибудь должна остановиться, то тогда вообще разрушается теория причинности бытия. Богословы придумали новую хитрость: бытие мы считаем двоякое, говорят они; одно не нуждается в причине, абсолютно и самобытно, это - божество; другое нуждается в причине, потому что не абсолютно и не самобытно, это - мир.
Видал, какой ход придумали! А мы скажем так: субстанция бытия есть противоположность небытию; следовательно, она в своем происхождении не нуждается в каком-либо другом бытии и есть единое, целое, могущественное, совершенное, всеобъемлющее существо, и оно, это бытие, не нуждается в причине для своего существования. И нет необходимости помимо этого существующего мира вообразить сперва какое-то другое невидимое бытие, дав ему название божества.
Ах, пресечь надо! Вырвать с корнем! Чтоб ни одного семени! Но мы были и есть! И будем каждый раз рождаться впредь, пока брачными узами связаны догматическая вера и деспотическая власть, порабощающие дух и плоть!
Где это я могу издать? Кому показать? Оригинал на родном, тюркско-азербайджанском, на фарси и на русском. Можно латинскими буквами в типографии наместника, - заменив некоторые русскими.
Кайтмазов качает головой:
- Нет!!!
- Но чего кричать-то? Нет так нет.
Пьесы изуродованы. Повесть о Юсиф-шахе будто прошла через нож евнухопромышленника. Еще когда была она написана: "Разрешить издание на тюркско-азербайджанском?! Гмм... А что говорит Кавказский цензурный комитет? Не могут или не хотят сами разрешить? Чтоб я?! Я всей душою. Пишите прошение в Главное цензурное управление! Я вашу просьбу поддержу!"
И Фатали написал, так положено, в Главное управление по делам печати. А оно послало на заключение восточному цензору Санкт-Петербургского цензурного комитета. Но что пишет тифлисский губернатор? Невнятно: то по подкове, то по шляпке гвоздя. Очень нравится эта поговорка столичному восточному цензору -мол, ты взялся подковать коня, а молотком то по подкове, то по шляпке гвоздя, эх ты, ковщик!
"...не могу не высказать, однако, - пишет в секретном послании тифлисский губернатор в заключительной части, после того как весьма тепло отозвался о личности Фатали, - что развитие литературы на тюркско-азербайджанском едва ли послужит целям сближения и слияния туземцев с нашим народом. Тюрки менее всех поддаются слиянию. Развитие же литературы на их родном языке может лишь пробудить среди инородцев национальное самосознание и - может быть, более того - политические мечтания", - тем более что на русском-то языке и пиесы, и рассказ о Юсиф-шахе изданы!
"...если даже не было бы ответа тифлисского губернатора, - пишет в заключение столичный восточный цензор, - прошение надо было бы отклонить, ибо разрешение издания помогло бы объединению разбросанных по различным частям империи тюрко-татар, тогда как в интересах правительства, чем слабее связь между ними, тем лучше". А восточный цензор в столице и забыл, что речь идет о выпуске одной лишь книги о лжешахе, - у него загодя был готов стандартный ответ на все возможные просьбы о разрешении как отдельных, так и периодических изданий, и ответ годился на все случаи жизни: и по части просьб новоявленного Фатали.
И зреет, давно созрела идея, - Фатали пишет издателю: "Может, на русском, а?!" Нет-нет, это не перевод! Все - оригиналы: и на тюркском, и на русском, с помощью Адольфа Берже, и на фарси! Оставил в тюркском оригинале.