Сколько надо ночей, чтоб переписывать и переписывать "Письма"? Экземпляры уходят, уплывают, и будто в глубокий колодец бросил камушек: Рашиду, Адольфу Берже (как же не послать? помог перевести на русский!), в Лондон, в Стамбул, в Тегеран; одному книгоиздателю в Петербург, другому, молчит Исаков, молчит Гримм!
Исаков скоро отзовется, но Гримм!! Много крови попортил он Фатали умолял, чтоб Фатали прислал ему рукопись на русском и на фарси, обещая выпустить в Лондоне, в издательстве "Трюбнер и К°" ("Я издам вашу книгу на фарси и в переводах на все европейские языки", - писал он). Тифлисский врач Блюмберг посоветовал: с его братом Константином дружен книгоиздатель Гримм. Фатали послал, а Гримм молчит. Фатали просит, чтоб тот вернул, требует: "Отдайте! верните мои манускрипты на русском и персидском". Молчание. "Если в Лондоне обещают выпустить, то пришлите, душа моя мусье Гримм, копии с письма Вашего к Трюбнеру". Нетерпелив. Раздражен. Спешит. А Гримм молчит, ибо долог путь переговоров. И Трюбнер прикидывает: и хочется ему издать, и страх: за исламские колонии империи опасается.
Кузина сослуживца, Поллан Мария Владимировна, влюбленная в "Восточную поэму" Фатали, просила его: если что - пишите мне в Петербург, и оставила адрес: в доме Яковлева, на углу Надеждинской улицы и Невского проспекта, "Ел превосходительству Марии Владимировне Поллан"; так и не поехал Фатали в град Петра! Может, ей написать?! А пока думал - высокий чин из Петербурга прибыл в Тифлис, обещал помочь, не вникая в суть, манускрипт так манускрипт! слабость у Фатали, уже давняя, к Александрам, - как познакомились, "Александр Григорьевич Щербинин", так и потянуло к нему, а потом и просьба, письмо ему, на Фурштатскую улицу, в собственный дом, № 18, тайному советнику. Но прежде - еще одна попытка: "Душа моя мусье Гримм!..." И просит безотлагательно прислать "Кемалуддовле"; и - "остаюсь уважающим Вас и сожалеющим, что мы не сошлись (!!) в характерах. Мирза-Фет-Али Ахундов"; сохранил копию - послал в ноябре 76-го, а потом повторно в феврале 77-го. Ни слуху ни духу!
"Ваше превосходительство милостивый государь Александр Григорьевич! пишет Фатали Щербинину. - Выручите мой манускрипт, как лягушку из пасти змеи (татарская поговорка)", и адрес: "Его благородия мусье Гримма, в Петербурге, на Невском проспекте, дом 20, в доме Голландской церкви". Фатали и сам не поймет, отчего молчит Гримм, - "по вялости ли, по неспособности или по криводушию? - делится он сомнениями с Щербининым. Замучил меня этот злодей Гримм!" Опасно, но вывела рука Фатали, непослушная ему: "В настоящее время политического брожения умов эта книга делает больше, чем стотысячная армия"; но кто знает, "может быть, я по своей легкомысленности ошибаюсь" (??).
И Щербинин навестил Гримма! Наконец-то! "Гримм, - пишет Щербинин, краснел, бледнел", "дал слово, что напишет Вам".
"О нет, - возражает он Щербинину, который отнес молчание Гримма за черствость немцев, - немцы народ деликатный".
И снова - молчание: ни письма, ни рукописей. И отчаяние. И память никудышная стала: забыл, как показывал ему книгу Колдун, скрыв год, а на обложке, это уж Фатали мог прочесть и запомнить! London, множество имен, это так, и текст какой-то на обложке многословный, что-то нелепое, книжка-де издана "для европейских путешественников", с грамматическим введением и словарем, вроде бы учебного (?) пособия, но ведь и Трюбнер среди имен со своей С°, или Компани, с сохранением немецкого написания Triibner и лондонским адресом Ludcate Hill, - спустя четыре года после смерти Фатали выйдет, увы, не "Письма", не осмелился Трюбнер, а лишь одна из пьес, "The Vazir of Lankuran", или "Везир Ленкоранского ханства", так пленившая в свое время Соллогуба.
И еще один жаждет получить: прислал весть, наслышан о "Кемалуддовле", французский консул в Реште, знаток фарси мусье Николаи. Но из Решта, куда Фатали написал, ответили: "Уехал в Париж". Тогда он отправил телеграмму в Париж с оплаченным ответом: "Послать ли вам через французского консула в Тифлисе?" Ответила жена: "Мусье Николаи уже в Тегеране"; проездом в Решт? или новое назначение? Ну, наконец-то письмо от Николаи, из Тегерана. Фатали отвечает: "Послать рукопись в Тегеран? Не смогу. Опасно!...
Если узнают власти Насреддин-шаха (а ведь четвероюродный брат внуку Фатали) - несдобровать вам! Подскажите путь, как иначе?" И новые надежды: а вдруг переведет?! Ведь писал: очень, мол, мечтаю, да еще подсластил: "Поистине уникальное произведение!" Читал? Но кто познакомил? Об этом Николаи ни слова. А мусье Николаи недоумевает: да, остра, но неужто можно опасаться?
Ничего не получилось, сгинул, исчез Николаи. Но будут выходить "Письма". Только другие. То ли перевод из Фатали, но без указания имени автора, а может, и плагиат. Фатали требует от издателей обратно свои рукописи - на фарси и русском, но разве получишь их назад?!
А сколько экземпляров на фарси! Не успеет купить бумагу, а уже папка пуста, перо, как верный друг, готово без устали трудиться - лишь бы захотеть Фатали! Недавно только вся конторка была завалена белыми листками, а уже надо посылать слугу Ахмеда за новыми пачками.
И утомительные разговоры о "Кемалуддовле" с принцем Фархад-Мирзой, правителем Фарсистана, тоже из сыновей Фатали-шаха. Он слышал о "Письмах" и не знает, как реагировать: неужели возможно, чтобы правоверный осмелился сочинить такое еретическое произведение? но принц хорошо знает восточных людей: порой такое наговорят о человеке, что всю жизнь мыть и драить будешь - не отмоешь!
Принц Фархад-Мирза, двоюродный дед Насреддин-шаха, едет в Мекку, и ему очень хочется повидать еретика Фатали. О родстве ни слова (Фатали готовится выдать дочь за племянника - братья, правда, от разных гаремных жен Фатали-шаха! - Ханбабу-хана): принц чувствует себя оскорбленным за "Обманутые звезды", это вышло на русском, и ему с листа перевели, а потом прочел в тюркском оригинале. И о "Кемалуддовле" ходят разные слухи, и он не может им поверить - возможно ли такое, что говорят?! "Но как сразу приступить к разговору о "Кемалуддовле"?" - думает принц Фархад-Мирза. И не обидеть Фатали. Сначала об относительно нейтральном, хотя какая тут нейтральность? о реформе алфавита, всем уже давно известно, что никто не собирается менять, одни лишь разговоры! Но надо, чтоб Фатали, сев на своего старого конька, оживился, разоткровенничался.
А у Фатали новые доводы в пользу коренной реформы алфавита; он, наивный, все еще надеется.
- Вот вам, принц, одна и та же фраза: "Фатали прибыл сегодня в дом принца"! Но один прочтет так, а другой иначе: "Фатали сегодня подмел дом принца"! И оба будут правы. А это, прочтите, всего три буквы; но один прочтет: сделай, другой - пыль, третий - круг, четвертый - богатырь, а еще один возразит и скажет: "Здесь же написано курд!" Я уже не говорю о написании иностранных слов, имен, терминов!
А потом о звездах заговорили. И первым начал принц:
- Мирза Фатали, рассказ о седельнике Юсифе в историческом сочинении Искандер-бека Мунши о временах Шах-Аббаса Великого очень краток, всего две-три фразы, отчего вам понадобилось так его расписывать?
- Принц! Я обратился к истории не ради самой истории, а чтоб сказать о нашем с вами времени. Ведь такой необычный сюжет! Я взял историческое лицо, исторический сюжет и увидел в нем нас и нашу боль.
Над нами смеется весь цивилизованный мир. И над нашим лицемерным существованием, и над нашим двуличием, деспотическим образом правления, невежеством, фанатизмом. Продолжать, принц, или достаточно?