Но плечистый Свенссон стоял на своем. Его тянуло домой. Домой в Швецию, вместе с женой-таитянкой и детьми. Пока они еще не испорчены местной безнравственностью. Напрасно мы пытались разрушить его иллюзии.
— Вы здесь новичок, — добавил он. — Погодите с месяц, сами увидите. Вы ослеплены, как все новички. Таити — потерянный рай.
Хэллиген опустошил свою кружку. У маленького, тихого, немногословного англичанина тоже наболело.
— Рай обретает тот, — спокойно произнес он, — кто возвращается на родину.
Он уже двадцать лет жил на Таити.
— А вы откуда родом? — удивился я.
Хэллиген родился в Лондоне. В Лондоне!
— Вот-вот, — восторженно подхватил Ларсен. — Вы только подумайте — в Норвегии растет крыжовник.
Крыжовник? Я опешил. Он серьезно? Толкует о крыжовнике здесь, где деревья гнутся от тропических плодов. Я показал на его одичалый сад. На каждом дереве, на каждом кустике — экзотические фрукты или цветы. Вон лимонное дерево, а совсем рядом с моим локтем свет лампы озарял красные кофейные ягоды.
— Куда им до крыжовника. Только подумать: стоишь в саду и не сходя с места ешь крыжовник до отвала!
Бывший учитель из Мосса сдвинул шляпу на затылок, и лампа озарила его мечтательное лицо.
— Но ведь вы побывали на Таити еще до того, как приехали насовсем, — заметил я. — Почему же вы вернулись сюда, если вам здесь не нравится?
— Молодой человек, — сказал Ларсен, — тогда Таити был совсем не тот, что сегодня. Каких-нибудь четыре года назад белый еще что-то представлял собой на острове. Теперь все переменилось. Островитяне смеются над нами за нашей спиной. Я-то понимаю язык и слышу, как они прохаживаются на наш счет. Все эти восторженные туристы, эта реклама, которая расхваливает Южные моря, избаловали их, они зазнались. Каждый, кто приезжает на Таити, пишет книгу о своем путешествии. Чтобы книгу покупали, в ней непременно надо расписывать рай. А иначе кто станет ее читать? Людям нужна романтика, чтобы было, куда уноситься в мечтах. Таити — воплощение такой романтики. Полинезию положено преподносить американцам и европейцам такой, какой она была во времена капитана Кука. Мы занимаемся самообманом и снабжаем гавайскими гитарами народ, который до прихода европейцев вообще не знал струнных инструментов, привозим цветастые набедренные повязки из Франции и лубяные юбочки из США. Сочиняем чувствительные песенки для островитян, чтобы они исполняли их в бамбуковом кинотеатре Папеэте для искателей рая. Таити обязан прикидываться примитивным, чтобы привлекать туристов, чтобы книги находили сбыт, чтобы удовлетворять посетителей кино. И чтобы нас не мучила совесть при мысли о том, что сделали европейцы со здешними островами.
Наступила тишина. Я понимал, что слова трех старожилов не пустая болтовня.
Терииероо заехал за нами, и мы покатили в Папеноо, обуреваемые смешанными чувствами. Вид ночного Таити с пальмами, с огромными листьями на фоне светлой лагуны был прекрасен, как всегда, но нам казалось, что мы сидим в театре, где оперные декорации оставили на сцене, чтобы использовать для эстрадного представления…
У нас отлегло от души, когда мы вернулись в бунгало Терииероо. Папеноо резко отличался от Папеэте. Конечно, со времен капитана Кука и тут наступили перемены, однако мало что изменилось после Крэпелиена и Поля Гогена. Дом-то европейский, зато атмосфера полинезийская. Смесь, но смесь без подделок, а хорошая или дурная, это уже другой вопрос. На всем Таити мы нигде не видели старинных построек. Ни одной кровли из пальмовых листьев. Все дома, даже самые маленькие и бедные, — из дорогих привозных досок, с крышей из рифленого железа. Терииероо ворчал, считая, что старые дома из бревен или бамбука, крытые плетенкой из пальмовых листьев, куда лучше подходили к здешнему климату. Никаких расходов, надежная защита от дождя, прохладно и уютно. Деревянный дом Терииероо был таким же неприглядным, как остальные, и духотища в нем такая же. Днем тропическое солнце накаляло железную крышу так, что мы чувствовали себя вареными, а ночью нас будила барабанная дробь дождя. И что это вождю вздумалось строить себе такое жилье, если он знает, насколько лучше старые таитянские постройки? Терииероо только улыбался в ответ. Разве может он допустить, чтобы люди говорили: вот, дескать, человек живет дикарем на цивилизованном Таити.
Тогда я не подозревал, что через десять лет вернусь на Таити вместе со своими товарищами по экспедиции «Кон-Тики». К тому времени один богатый американский искатель рая выстроил себе на острове огромный, крытый пальмовыми листьями бамбуковый дворец в голливудском духе, который приводил в восторг всех туристов. Романтически настроенные иностранные поселенцы, а также некоторые владельцы ресторанов и мотелей последовали его примеру, так что желтые бамбуковые стены под косматыми лиственными крышами перестали быть уникальным зрелищем. Еще через десять лет я попал на Таити в третий раз, теперь уже вместе с археологами, которых привлек к раскопкам в Восточной Полинезии. И увидел, что сами полинезийцы тоже начали строить красивые и здоровые дома из бамбука и пальмовых листьев. Не совсем такие, какие застал капитан Кук, но намного лучше дощатых сараев с железной кровлей, которые успели выйти из моды. Современные посланцы Голливуда помогли окольными путями вернуть Таити исконную архитектуру, тесно связанную с природой.
Месяц гостили мы в доме Терииероо. Наконец стало известно, что капитан Брандер на шхуне «Тереора» собирается плыть на далекие Маркизские острова. Взяв ручку, Терииероо написал послание мсье Пакеекее, маркизскому уроженцу, который учился в протестантской миссии на Таити и здесь познакомился с вождем.
Религия всегда играла важнейшую роль в жизни полинезийцев. Храмовые сооружения и прочие культовые постройки, жрецы, ритуалы, табу — все это исстари занимало центральное место в каждой полинезийской общине, поэтому европейским миссионерам не стоило труда заменить поклонение старым незримым богам новому незримому богу, лишь бы сохранялись привычные для островитян категории: священники, ритуалы, места религиозных собраний. Многие миссионеры ликовали, видя, как легко обратить полинезийцев в свою веру. Ликовали, но и тревожились: ведь кто поручится, что представитель какой-нибудь конкурирующей веры с такой же легкостью не привлечет новообращенных на свою сторону…
По воскресеньям семейство Терииероо посещало расположенную поблизости от дома протестантскую церковь. Супруга вождя, Фауфау, проследила, чтобы Лив, идя в божий храм, надевала надлежащую шляпу. Это была огромная плетеная конструкция, которая под тяжестью давивших на поля гирлянд из раковин упорно сползала на нос Лив. Вместе с тремя поколениями семейства Терииероо мы выходили на дорогу. Получалось целое шествие: впереди — вождь и я в белых костюмах и тапочках, за нами — наши вахины в огромных шляпах и широких таитянских платьях до земли.
Пели в церкви — как и всюду в Полинезии — великолепно. Ради одного пения стоило туда ходить. К тому же церковь была единственным местом, где собирались люди; только бамбуковый кинотеатр в Папеэте мог с ней конкурировать. У нас создалось впечатление, что наши друзья-островитяне обожают свой храм так же преданно, как норвежские болельщики — свои футбольные команды. В первый же день Терииероо спросил, какой веры мы придерживаемся. Услышав, что в Скандинавии почти все от рождения протестанты, он просиял. Свои люди! Мы узнали от него, что на Таити протестанты в большинстве.
И вот теперь он написал в таком духе рекомендательное письмо, адресованное его далекому знакомцу — Пакеекее на Фату-Хиве. Если бы мы знали, какие последствия повлечет за собой это послание!
За неделю до отплытия на террасе Терииероо состоялся небывалый праздник. Длинный ковер из плотных зеленых банановых листьев, посыпанный благоухающими цветами, играл роль скатерти-самобранки. Венки и гирлянды из папоротника и белых цветков тиаре услаждали обоняние и глаз. Когда мы с Терииероо вернулись с реки, неся полную корзину беспокойных раков, нас встретил заманчивый запах жареных поросят и цыплят, испеченных в выложенных камнем земляных печах. Женщины наловили рыбы, накопали корней; дети и внуки лазили на огромные деревья за хлебными плодами и манго, чтобы в этот особенный вечер не было недостатка ни в чем, что только может порадовать гурмана.