И благословляла её же, когда очередной прилив чужого возбуждения лился по телу чистым, ничем не прикрытым наслаждением. Эйфорией, замешенной на любимом деле и безудержной откровенности, пошлости и сексуальности, так щедро изливаемыми на нас постоянными клиентами и случайно заблудшими душами. Впрочем…
В «Фатуме» ничто не случайно. Ничто, никто и никогда. Медленно облизнув кончиком языка пересохшие губы, я растянула их в мягкой, понимающей улыбке, глядя на мужчин, окруживших нашу малышку Дотти. Готовых бросить к её тонким ногам всё и ничего одновременно. И залпом осушила шот чистой, ничем не разбавленной водки, прежде, чем вновь вернуться к ожидающим своей порции забвения страждущим. Горя желанием, чтобы эта ночь подошла к концу.
Ненавидя грядущий рассвет, что положит конец очередному рабочему дню.
Но как бы я не хотела, время медленно и неумолимо подходило к концу. И к пяти утра, самому первому рассветному часу, бар опустел. Йен Маккой, владелец, царь и бог наш, считал деньги у себя в кабинете наверху, в компании одной из танцовщиц. Официанты убирали посуду, повара и хастлеры пересказывали друг другу последние сплетни. Малышка Дотти медленно цедила свой яблочный мартини, пристально и цепко следя за невозмутимым Корги. Грегори, успевший выпросить у меня драгоценный номер телефона, честно прождал службу отлова.
Целых пять минут после конца смены. И слинял так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. Ну а я…
Взъерошив коротко остриженные пряди, обрамлявшие моё бледное лицо неровной волной, я вздохнула, вытаскивая из шкафчика собственный рюкзак и длинное пальто чёрного цвета. Накинув оное на плечи, подвела тёмно-фиолетовой помадой губы и, показав язык собственному отражению, не спеша вышла на улицу через всё тот же чёрный вход.
Чтобы остановившись посреди такого любимого, обросшего хламом и морем кровавых воспоминаний тупика, достать из мятой пачки сигарету и с блаженным вдохом её прикурить. Закрыв глаза, я так и стояла, ссутулившись и медленно выпуская ядовитый дым изо рта. Кожей ощущая, как меняется город, стряхивая под первыми лучами солнца тяжёлый чёрный саван вседозволенности. Натягивая привычную маску благополучия, пронизанного атмосферой всеобщей любви и пресловутой магией душ.
Я скривилась, зажав сигарету в зубах и принявшись шарить по карманам в поисках солнечных очков. Машинально потёрла опостылевший шрам. Сладкая сказка для наивных мальчиков и девочек, не представляющих, чем может обернуться попытка найти своё обещанное счастье. Моя закончилась реанимацией, трёхдневной комой и выгоревшим напрочь желанием любить и быть любимой. И нежеланием разбираться, когда в груди ноет от неустановленной, незакреплённой связи двух половинок одной души…
А когда и от нескольких ножевых ранений, чудом не задевших глупое сердце.
Коротко хмыкнула, делая очередную затяжку и поправляя очки на носу. Налетевший мягкий, по-летнему тёплый, по-осеннему пронзительно-пряный ветер донёс до чувствительного обоняние отголоски запаха крови. Оставляющий металлический привкус на языке и будивший дремавшие глубоко в душе инстинкты хищника. Вдохнув сквозь сжатые зубы, я выдохнула дым и резко обернулась, принюхиваясь.
Запах был острым. Свежим. К нему добавлялась оружейная смазка, порох и шальная обречённость. И, не выдержав, я впервые за много лет поддалась простому, низменному любопытству и развернулась на сто восемьдесят градусов. Уверенно зашагав в сторону, откуда доносился этот притягательный, слишком уж выбивающийся из привычной картины мира, аромат.
В тупике за «Фатумом» бывало всякое. От бандитских разборок до облав на наркоторговцев. От массовых избиений до разжигания ненависти на пресловутой расовой почве. Вот только ни одно из этих событий не пахло так…
Соблазнительно-дерзко, отчаянно и безумно одновременно.
Тихо фыркнув, я обогнула переполненные мусорные баки, отстранённо отметив, что боссу пора выписать оплеух мусорщикам, старательно объезжающим нас стороной. Брезгливо скривившись при виде помоечных крыс, оккупировавших небольшой островок скисшей еды и пнув попавшуюся под ноги псину, скалившую на меня зубы. Без особого труда добравшись до старого, проржавевшего жука, давно и прочно лишённого дверей, колёс и хоть какого-то намёка на регистрационные номера.