Шли не торопясь. Конечно, спускаться — это вам не в горочку идти, но все же, ноги уставали очень быстро. Даже не смотря на неплохую подготовку при спуске по ярусам, не меняющая наклона лестница отзывалась в икрах и спинах неприятным напряжением, которое стремилось перерасти в судороги.
Хоть лестница и была достаточно широкой, однако все шли друг за другом, выстроившись в цепочку по ее центру. Лишь Миха и ведомый им Моня, который при каждой попытке открыть ему рот начинал материться и обвинять всех и во всем, шли бок о бок. И то, потому что Миха придерживал кореша, дабы тот не свалился с обрыва или не учудил что-либо еще.
— Она когда-нибудь кончиться? — Леонид Васильевич, идущий перед связанным гопником и его корешем, чувствовал себя мотыльком, следующим за светлым пятном фонаря. В глазах от нескончаемого бега ступеней начало рябить. И взгляд нельзя оторвать — споткнешься, и смотреть на череду черных граней сил нет. — Надо было там остаться на отдых.
— Слушай, полковник, — Миха, идущий сзади тоже устал, но пытался держаться бодро. — Надо было? Так оставался бы. Что дальше-то пошел? Отдохнул бы, а завтра догнал. Ну, или сегодня. Черт, — парень свободной рукой почесал затылок, будто что-то вспоминая. — А какой сегодня день недели? Помнит кто?
— Среда, — ответила Анна. Девушка шла второй по счету, перед Бесом.
— А утро или вечер?
Девушка взглянула на часы. Негромко хмыкнула себе под нос.
— Ночь, второй час.
— А какого рожна мы еще не спим? — остановился на месте Миха, придерживая, задумавшегося о чем-то Моню.
— Располагайся, — Леонид Васильевич приглашающий жестом окинул ступени. — Подушечка, одеялко. Душ перед сном не желаете принять?
— Не забывайся, мент, — осадил полковника Миха. — Ты хоть и ровно идешь, но споткнуться всегда можешь. А здесь тебя тащить никуда не надо будет. Сам скатишься.
— Тоже верно, — согласился Леонид Васильевич. — Ну, значит без душа и сказок на ночь.
— Во-во, топай.
— Я прямо здесь готов оттрубиться, — проговорил Бес. — Хоть на ступенях, хоть на ходу. Глаза слипаются. Может и вправду, отдохнем?
— Да, чтоб ее… — мотнул рукой Миха. — Привал. Дальше после сна.
Ни чая, ни макарон. Где стояли там и сели. Анна, опустила голову на руки и похоже сразу уснула.
— Ань, — Бес потрогал девушку за плечо. И та от неожиданности чуть не кувыркнулась вперед. — Ань, ты положи рюкзак перед собой, чтобы во сне не скатиться.
Девушка так и сделала.
Вдоль ступенек лечь никто не рискнул. Желающих пересчитать ребрами, головой и другими частями тела все черные грани не нашлось. А лежать по ходу движения было не возможно. Каждая ступенька врезалась в тело, как тупой нож, медленно, но при этом неотвратимо. Но тем не мене уснули все. Даже Моня не стал выделываться и просто отключился.
Леониду Васильевичу снилась его кровать. Почти трехместная, мягкая, удобная. Снилась Лизонька, любимая, и тоже мягкая. Снилось, что Лизонька его целовала. Села на него верхом и елозила, елозила на нем, заставляя утопать в кровати. Снилось, что от обилия и частого ритма любви, Леонид Васильевич даже схватился за край, чтобы удержаться на месте, но рука лишь скользила по шершавой поверхности боковины и не как не могла зацепиться за нее. А Лизонька все ускорялась и придавливала сильнее, заставляя смещаться в сторону. А потом его бегемотик его поцеловала. Жадно, страстно. Воздух в груди у Леонида Васильевича закончился, а Лизонька все не отстранялась. Дышать было нечем. Леонид Васильевич захлопали руками по сторонам, но ладонь лишь больно била по твердой поверхности.
В задыхающемся сознании полковника что-то щелкнуло. Кровать была твердой, когда должна была быть мягкой. Он в ужасе открыл глаза. На нем, подсвеченный лишь одним фонарем, стоящим рядом, сидел Моня и пытался удушить.
Полковник схватил его за запястья, но парень давил всей массой тела, не сдвинешь. Леонид Васильевич попытался ударить гопника, но сил, да и замаха не хватало.
— Ты никому не расскажешь, — тихо шипел Моня. — Это все мое.
Тогда Леонид Васильевич схватил левой рукой стоящий рядом фонарь. Сильно ударил им по камню, разбивая его. Свет погас и тут же полковник всадил осколки фонаря в руку гопника.
Раздался легкий вскрик. Еще удар. Хватка ослабла и в голову прилетел сильный удар. Но этого момента хватило, чтобы набрать в грудь воздуха.
— Помогите, — прохрипел Леонид Васильевич.
— Себе захотел все оставить? Меня слить, а себе оставить? Нет! Мое!
Еще один удар в челюсть чуть не отправил полковника в нокаут. Но хватка на шее не возобновлялась. Еще один вдох.