Он их жалел? Да нет. И не сочувствовал. Скорее, и это для самого полковника стало откровением, он стал их понимать. Их мир, их жизнь. А он сам? Слишком зажрался в своем мире. Здесь было иначе. Тело некогда мягкое, стало жестким. Редкая и вредная еда стала желаемой необходимостью, а не пресытившимся разнообразием. Вода? Вода была рядом. Но помыться в ней, не говоря о том, что бы попить, было не возможно. Темнота смыла знаки различия между ментом и гопником.
Полковник вновь улыбнулся. Он хотел им помочь. Так же, как Анна хотела помочь ему в самом начале их спуска. Он переживал за Миху, почти как за друга. За друга? Задумался Леонид Васильевич. А у него ведь не было друзей. Работа, коллеги, жена. И все. А друзей не было. Ни хороших, ни плохих, ни каких. Но рядом спящий гопник ведь тоже не друг. Не друг. Но сейчас он зависел от полковника и полковник зависел от него. Это взаимовыручка.
А их Демон? Инопланетянин? Леонид Васильевич представил, что же их ждет впереди. Ведь цель должна была быть уже совсем рядом. Он вспомнил карту на золотой двери. Спуск. Река. Озеро. И фигура в центре круга. Озеро вот оно. Значит и фигура скоро появиться. Хоть вся история, происходящая с ним, и попахивала бредом, но отречься от увиденного, полковник не мог. И интерес, проснувшийся в нем в той комнате со звездами, он лишь усиливался.
А Лиза? Бегемотик? Да нет. Он любит ее. Хоть и говорил себе в начале, что это только карьера. Карьера? Жрать себя и себе подобных ради лишней звездочки и более плотного кошелька. Ломать нервы и здоровье. Приклоняться перед старшими по званию и мстить своим подчиненным, воспитывая в них ненависть и злобу. Да, это карьера.
Леонид Васильевич почувствовал, как от мыслей голова начала тяжелеть. Сон начал медленно обволакивает сознание.
Он включил фонарик. Ничего. Посидел еще немного, борясь со сном.
— Коль, — полковник потрусил гопника за плечо. — Давай на смену.
Тот раскрыл глаза.
— Сколько я спал?
— Да хер его знает. Давай покарауль немного и дальше двинемся.
Парень сел на камень, потер лицо, разгоняя кровь.
— Как тут? Тихо? — гопник взял из рук полковника фонарик.
— Как в гробу. Давай. Разбудишь потом.
— Ok.
Теперь настала очередь Беса вслушиваться в темноту, думать о сделанном и мечтать о будущем. Он с тоской вспомнил своего демона. Вспомнил то состояние, когда в собственном теле сидишь как в этой пещере. Так же темно и пусто. Потрусил головой, отгоняя дурные мысли. Полковник уже тихо сопел.
Раздался чей-то голос. Далекий, неразборчивый. Бес включил фонарь. Никого. Вода спокойная, без движения. Берег пуст. Выключил свет. Голос раздался вновь. Несколько голосов. Они что-то обсуждали. О чем-то спорили. Парень вновь зажег свет и вновь ничего не увидел.
Неужто снова мерещится? Бес похлопал себя по щекам. Тишина. А затем снова голоса. И никого вокруг.
— Чертова гадость, — тихо выругался парень. — Что уже и из-под воды дотягиваешься?
Голоса усилились.
— Ну, давай выходи, — бросил парень черной воде. — Сам я к тебе не пойду. Я даже свет выключу, чтобы ты не скромничала.
Фонарик погас. И парень стал прислушиваться к голосам, к возможному шороху на камнях, к всплеску в воде.
53. Миха и Анна
Стена была теплая. Если бы не она, то Миха точно уже окоченел. Он лежал на камнях, прислонившись здоровым боком к теплой шершавой поверхности, под спину Анна кое-как уложила два лежака, и укрыла парня спальным мешком.
Миха старался не шевелиться. Каждое движение вызывало новые приступы боли. Даже дышать было тяжело. Но он все еще дышал. Конечно, ему было страшно. Первый раз смерть была так близко. Получи он такую рану на поверхности, врачи бы залатали его. Но здесь. Даже если парни найдут выход, то, как он до него доберется? Как преодолеет этот провал, с грохочущей водой? А потом? Там же будет подъем. Обязательно должен быть. Ведь они забрались очень глубоко.
Поэтому страх смерти, вполне ощутимой и реальной, был всеми мыслями парня. Заполнял его целиком.
Анна сидела рядом. Она вымоталась. Когда Бес с ментом скрылись на другом берегу, девушка пыталась держаться, кое-как смастерила Михе лежак. Разговаривала с ним, пыталась поить и кормить, но если вода и просачивалась в обескровленное тело, то еда, эти пакеты с яичной соломой, которую называют вермишелью, не лезла внутрь вовсе, застревала в горле жестким комком, проглотить который было невозможно.