Такими безнадежными, черными утрами Тимур Аркадьевич ощущал груз прожитых лет и непосильность борьбы. Давно пора сложить руки и лечь в гроб.
Не дождутся.
— А почему Пранов сам мне не позвонил? Боится?
— Что вы, Тимур Аркадьевич! Просто он заснул. Прямо сидя. И я не хочу его будить… — Статист замялся, и Реут понял: вот сейчас ему скажут самое главное. — Тимур Аркадьевич, я считаю, что есть дополнительный дестабилизирующий фактор. Неучтенный. То есть учтенный, но мы не рассчитывали… Да, это вина моего управления, и я готов…
— Что за фактор-то?
Тимур Аркадьевич уже знал ответ, заранее, за секунду до того, как статист промямлил:
— Пассионарий. Каверин.
Подчиненный убеждал Тимура Аркадьевича в правильности своих выводов, приводил аргумент за аргументом. В принципе, верные: наличие столь мощного пассионария всегда дестабилизирует обстановку. Вот и сейчас в присутствии мальчишки обостряются проблемы общества, как у детей врачей лезут самые экзотические болячки. И удержать Каверина в узде не то что трудно — невозможно.
Директоры управлений сделали правильные выводы. Они в одном промахнулись.
Руководство «Фатума» и лично господин Президент, Главный, прекрасно знают, чем грозит присутствие Никиты Каверина в обществе. И принимают свои меры, о которых директорату знать необязательно.
— С Кавериным работаем, — откликнулся Тимур Аркадьевич. — Его КП, по прогнозам, должен снизиться в ближайшее время. Извини уж, гражданин Овсянин, мимо тебя прошло, на самом верху вопрос решается.
— Понял, — приуныл статист. — Значит, взрыва не избежать? Мы же не удержим…
— Не удержим, — согласился Тимур Аркадьевич, глядя на свой сад. — Готовьтесь разгребать последствия. А лучше ложитесь поспите, последуйте примеру Пранова. Потом не до сна будет.
Ник проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Этого быть не могло: Лешка еще в больнице, мама в СИЗО. Ключи есть у соседки, но вряд ли она приперлась. Воры, что ли? Ник сунул руку под кровать, ухватил фомку, старый, дедовский инструмент. И в одних трусах, с железкой в руке высунулся в коридор.
Мама стояла у зеркала и медленно разматывала шарф. Щеки ее блестели от слез. Ник уронил фомку с диким грохотом, снизу тут же залупили по батарее.
— Ма?..
— Не хотела тебя будить, — мама обернулась к нему, — думала, тихонько вернусь, помоюсь, завтрак приготовлю, а ты отоспишься. Видишь, ни свет ни заря, в выходной день выпустили. Правильно твой адвокат говорил: дело-то «дутое», я ничего не нарушала… — Она всхлипнула. — Только как я это теперь объясню, кто меня на работу возьмет?
— Мам… — Ник подошел к ней, такой маленькой, обнял, позволил уткнуться холодным носом в голую грудь. — Мам, я же теперь работаю. Отправим тебя с Лешкой в санаторий на пару недель, а там видно будет. Мам, все хорошо. Бухгалтеры часто под раздачу попадают. Ма, ну чего ты? Ну хорошо все, ты же дома.
Она плакала, и у Ника щипало в носу Ник, не останавливаясь, рассказывал, как все сложится замечательно, Лешку скоро выпишут, тех, кто ему наркотики продал, посадили уже, справедливость торжествует по всем фронтам, а в холодильнике со вчерашнего дня скучает пицца — Ник ее заказал и не смог ни куска съесть, сейчас они ее подогреют и заточат под кофеек, только маме надо переодеться и умыться.
От маминых волос пахло грязью, сортиром, переполненным плацкартом. Тюрьмой. Но Ник верил в то, что говорил: все будет хорошо.
Когда мама заснула, напившись успокоительного, Ник позвонил Алексаняну. Теперь-то можно. И нужно в формате «необходимо» — встретиться с другом, посидеть где-нибудь.
Артур предложению обрадовался, но уточнил:
— Мне за шмотками надо. Давай в «Филионе» на Багратионовском проезде?
Покупки Ник терпеть не мог, но признал, что ему самому несколько рубашек не помешают. Пропадать, так с музыкой. А пива можно и после дернуть для релаксации.
До торгового центра идти было примерно одинаково что Артуру, что Нику. Алексанян живет на «Багратионовской» рядом с Филевским парком, ему вообще по прямой, но он долго собирается… Ник оделся и вышел из дому. Держался легкий мороз, и вчерашний снег не растаял, припорошил лысый газон и наклонный тротуар. Угрюмый таджик с метлой шваркал по асфальту. Ник поздоровался, дворник улыбнулся: мало кто проявляет уважение к приезжим.
Район такой.
Город такой.
И такая страна.
Подняв воротник пальто, Ник поспешил вниз, к метро «Фили», мимо здания Алмазного фонда, мимо гаражей (кавказская овчарка, вся в колтунах, грязная, облаяла его из-за забора), по переходу под железной дорогой (торговки уже раскладывали свой товар — яркие пижамы, ситцевые халаты, мохеровые кофты, дешевые елочные игрушки), мимо входа в метро (у палатки с шаурмой похмелялись трудяги). Впереди показались купола Покрова Богородицы, но Ник к церкви не пошел, свернул раньше.