— Я пойду, спасибо!
— Куда пойдешь? Ты что?
— На Ильинку выйду — и к метро какому-нибудь. С меня хватит, — упрямо ответила Аня.
— От дууууура! Сейчас сюда полицию стянут. Надо где-нибудь спрятаться и переждать!
Над площадью пронесся визг неисправного усилителя. Аня заозиралась. На Мавзолее хлипкий человек размахивал красным флагом и орал в матюгальник неразборчиво.
— Это плохо, — прокомментировал парень, — это он совсем зря в вожди революции лезет. Девушка, вас как зовут?
— Аня.
— А меня — Иван. Так вот, Аня, это ведь не революция, это обычный бунт, да? И подавят его обычным способом. Разгонят водометами, «черемухой» и резиновыми пулями. А теперь представьте, что будет, когда все ломанутся на Ильинку. Надо где-то переждать. Я думаю — вон там, где могилы, у стены…
Его приятель кивнул. Ане стало интересно. До этого ей было жутко, ее несло куда-то, ее толкало и швыряло. Но ведь красный флаг на Мавзолее, послушать бы, что говорит этот человек, а спрятаться всегда успеем. Если до сих пор не разогнали — с чего теперь-то разгонят демонстрацию?
— Давайте послушаем, — предложила Аня, — раз уж нам все равно к стене ближе.
Иван глянул на нее сверху вниз — Анин рост позволял это почти всем мужчинам.
— Вы надеетесь что-то новое узнать?
Тем временем народ сползался к оратору, дружным ревом отвечал на его высказывания. Мимо Ани прошагали пятеро салютующих настоящими автоматами. Лица боевиков закрывали арафатки.
Аня рефлекторно отпрянула. Откуда оружие? Кто они? Слишком смуглые, смоляноволосые… Студенты? В это не верилось.
— Видите, Аня? Вы их видите? — Иван, склонившись, шептал ей на ухо. — Как вы думаете, они филологи? Или революции хотят? Нет, они пришли сюда, потому что бунт! И поэтому сейчас начнутся погромы и грабежи, если еще не начались. Каждый будет тянуть на себя. На Мавзолее-то не Каверин. И не вождь коммунистов. Значит, руководство партии нас не одобряет и самое время бежать.
Аня слышала его, но не слушала. День потихоньку клонился к вечеру, она потеряла счет времени. Скоро уставшие демонстранты разойдутся по домам…
многоголосым набатом ударило Ане в уши. И изгоняя беса коммунизма с площади, вступили колокола собора Иконы Славянской Божьей Матери, печальные и звонкие. Они кричали о беде, о грядущей крови, а Ане слышалось: «И только высоко, у Царских врат, причастный тайнам, плакал ребенок о том, что никто не придет назад». Она обернулась, чтобы посмотреть на собор — хоть и неверующая была, но сейчас отчаяние колоколов тронуло. От Мавзолея ответили — ударила в небо очередь выстрелов, заорали, засвистели.
Страх вернулся. Аня повисла на Иване, прижалась к нему — здравомыслящему человеку, части той, прошлой жизни.
Колокола звучали размеренно и зло. Полными ненависти криками вторили им собравшиеся. Аня заставила себя смотреть: люди ломами выколупывали из древней мостовой камни.
Свежее произведение неизвестного римфоплета встретили довольными воплями.
— К стене! — приказал Иван.
Аня не стала спорить. Они, обходя агрессивных граждан, протолкались к Мавзолею. Человек на его крыше все разорялся в мегафон, и теперь его речь стала четче. Аня остановилась послушать. Ребята замерли рядом, им тоже было любопытно. Нервное веселье пузырьками шампанского поднималось в Ане. Мужчина с флагом изрыгал банальности, призывал взять в руки оружие и убивать буржуев, воров, продажных полицаев, попов… Аню замутило. Вокруг — чужие люди, ноги мерзнут, отчаянно хочется в туалет. Очень хочется. Организм, наверное, давно кричал о своих потребностях, но она не замечала.
Елки у Кремлевской стены выглядели заманчиво.
— Слушайте, Иван, — смущаясь, сказала Аня, — я за те елочки отбегу? Ненадолго?
Он кивнул задумчиво. Девушка потихоньку выбралась из клубящейся толпы (сколько же их? Скоро и здесь начнется та же давка, что на Манежке), обогнула Мавзолей слева и пробралась наверх, к елям. Странное дело — на узкой полоске газона за ними не было никого. Только могилы политических деятелей прошлых времен. Аня забилась к самой стене, стараясь расслабиться и абстрагироваться от взглядов. И решила остаться здесь, не спускаться обратно, слушать и смотреть сверху, дождаться вечера и уйти спокойно домой.
Она прикидывала, как бы устроиться, чтобы не промерзнуть и не промокнуть, когда внизу, на площади, все побежали.