Она никогда не снимала золотого перстенька с маленьким рубином с безымянного пальца левой руки. Как вдова. При всей своей любви к ювелирным украшениям, будучи в новых браках, никогда больше не носила обручального кольца. И взятую себе фамилию деда Натана тоже не меняла. И свадебную их фотографию всегда держала в рамочке на видном месте. И никаких других фотографий с «путевыми мужьями» внук никогда у нее не видел.
Внук Натан в глазах Елизаветы Марковны тоже был несерьезным и непутевым. На такого, она считала, нельзя положиться. Такие либо бессмысленно погибают, либо попадают в тюрьму.
Она извечно подозревала Натана в намерениях совершить что-то неблаговидное. Как будто отодвигала шторку его души и заглядывала внутрь: «Ну-ка, ну-ка, сейчас посмотрим, что там за чертовщинка». Отдадим ей должное: она всегда безошибочно угадывала, когда внук симулировал болезни, чтобы пропустить школу, когда (как бы сказать помягче) заглядывал в родительские кошельки и находил там «лишнюю» мелочь, в каких «нычках» прятал сигареты. Все это его чертовски раздражало. Такая слежка! Такая подозрительность!
Когда в девяносто первом крохотная Литва вырывалась из Советской империи и по старой брусчатке Вильнюса пошли танки, а Вильнюсский ОМОН и снайперы на крышах по приказу из Москвы открыли огонь по мирным жителям, баба Лиза примчалась в дом и стала требовать, чтобы родители немедленно заперли все двери и окна. «Он же пойдет к телебашне и там погибнет! У него есть оружие, он где-то прячет оружие!» — кричала она, как всегда, верно угадав планы Натана, тогда второкурсника университета. Насчет оружия, правда, ошиблась, где он мог его взять? Но к телебашне пошел...
А может, причина их взаимной нелюбви заключалась в том, что они с бабой Лизой были как бы представителями разных миров? Натан — друг свободных муз, а Елизавета Марковна — бухгалтер — слуга холодных цифр. Сытый голодного, как говорится…
В любом случае, в своем сердце Натан всю жизнь носил обиду на бабу Лизу. И в том, что бабушка осталась одна в Израиле, в доме престарелых, за собой никакой вины не чувствовал. Она ведь столько отдала не ему, а внучке: помимо любви — и квартиру свою, когда Светка вышла замуж, и деньги ей всегда подбрасывала, и помогала поднимать на ноги детей. И рояль.
Бабу Лизу он, конечно, проведает. Но важнее — разузнать про возможность для них с Аней иметь ребенка. Ведь все не так просто: нужно будет получить израильское гражданство, оформить медстраховку, найти больницу, где такое делают — детей в пробирках. А как быть с жильем? С работой? С языком? Неужели снова куда-то ехать, все начинать заново?
Вот так: одному Бог дает детей, другому нет. У Светки уже третий родился, причем незапланированный. В каждой стране — по ребенку: первый — в Литве, второй — в Израиле, третий — в Канаде. Аня же на что только не согласна, чтобы стать матерью. А не дает Бог.
Не так давно они были на приеме у очередного акушера-гинеколога, известного в Нью-Йорке специалиста в этой области. Даже не выслушав их до конца, врач-светило придвинул к себе лист бумаги и калькулятор. И погнал стучать по кнопкам, говоря, за какую процедуру даст скидку и на сколько процентов, а за какую — скидку не даст. И все записывал цифры столбиком, складывал, вычислял проценты. А столбик рос, рос, становясь колонной, и линзы очков знаменитого врача поблескивали.
В конце приема вручил им лист с окончательной суммой, от которой у обоих потемнело в глазах. Просил не задерживать с ответом, потому что у него — очередь, все расписано на полгода вперед.
На улице Аня расплакалась. А Натан, рассердившись, вернулся в кабинет того врача-бухгалтера и разорвал бумагу с калькуляцией перед его носом. Деньги деньгами, но ведь нельзя же так откровенно, не колбасой же все-таки торгует!
Чувства их объяснимы. Но проблему это никак не решило.
Съездили с Аней и на могилу известного хасида — ребе Шнеерсона, что на кладбище в Квинсе. Считается, что дух великого Любавического ребе может творить чудеса. Нужно оставить на могиле записку и помолиться. Говорят, что свои просьбы по факсу и по электронной почте туда шлют евреи со всего мира. Сотни просьб в день!
На кладбище, возле склепа, находится и небольшой дом, где факс и компьютер, принимающий онлайн-просьбы. В том же доме — молельня и столовая. Как это часто у евреев — всё в одном месте.