И я окончательно замкнулся в себе и в какой-то момент оттолкнул даже братьев, заперев на ночь окна и не пуская их. Я знал, что они приходили, но сидел под окном на полу и тихо всхлипывал от осознания того, какой же я несчастный, наивный и глупый.
За этот месяц новые претенденты на мое тело присылали мне свои подарки, раз уж граф исчез с моего горизонта. Мне было до тошноты мерзко и отвратительно их навязчивое поведение. Какие подарки, какой выбор, когда я морально убит?! Неужели у них совсем нет совести и сострадания?! Едва Анри исчез, как они тут же начали… Как мерзко…
На следующий день, забившись куда-то в глубину сада, я сидел на лавочке, с апатией разглядывая траву у своих ног. Для меня стало неожиданностью внезапное появление короля. Он был серьезен и мрачен, и я почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу, осознав вдруг, что сейчас судьба нанесет мне еще более ужасный удар. К сожалению, я оказался прав.
— Француа… мне так жаль, — тихо произнес Людовик, присаживаясь на корточки у моих ног и беря мои руки в свои.
Я расширил глаза, глядя ему в лицо, и неосознанно затряс головой.
— Нет! Не говори мне ничего! Я ничего не хочу слышать! — воскликнул я в отчаянии и попытался отнять у него свои руки.
Но дядя не отпускал и лишь крепче сжал мои ладони.
— Но я должен сказать тебе, Франц, — твердо произнес король. — Недавно ко мне поступили сведения. Анри предал корону. Он сбежал вместе с важными государственными бумагами и передал их английскому правительству. Он оказался двойным агентом. Понимаешь?
Я не заметил, как по лицу моему начали течь слезы, я стиснул зубы и так сильно сжал дядины руки, что он поморщился.
— Это неправда! — почти прорычал я. — Я не верю! Это ложь!
— Поверь, дорогой мой, я и сам не могу в это поверить, я не ожидал такого от своего самого верного и преданного человека, — мягко произнес король.
— Нет! — Я вскочил с лавочки так быстро, что она опрокинулась, и отшатнулся от дяди. — Это неправда! Анри не может быть предателем! — Я всхлипнул. — Не может… Это ведь… ведь Анри… — Беспомощно упав на колени, я зарыдал. Хрипло, с судорожными всхлипами, так, что воздуха перестало хватать, а горло будто тисками сжимало. Я не мог дышать и стал задыхаться.
У меня началась самая настоящая истерика, и я никак не мог остановиться. Кажется, я даже стал вырывать траву из земли, что-то бессвязно крича и доказывая… Пока дядя не прижал меня крепко к своей груди, не давая вырваться и пытаясь успокоить.
— Я не ве-е-ерю-ю-ю… — со всхлипами завывал я, перестав вырываться и бессильно прижимаясь к нему. — Анри не мог…
Людовик молчал, просто поглаживая меня по спине. Постепенно я затих, немного успокоился.
— Я хочу остаться один, — с судорожным всхлипом, который никак не мог контролировать, прошептал я.
— Франц, но…
— Оставь меня! — крикнул я, понимая, что сейчас начну заикаться и снова потеряю над собой контроль.
И король не решился со мной спорить, поднялся и ушел. Когда он ушел, я снова повалился на траву жалким комочком и принялся плакать. Потому что ничего другого мне больше не оставалось. Я тихонько всхлипывал, хотя мне хотелось выть раненым волком и царапать землю.
Я не верю… Не верю… Анри. Мой Анри… Ты просто не можешь быть предателем!
Я тихонько заскулил, не в силах взять себя в руки.
Не помню, сколько так пролежал, но, когда меня подняли с земли и прижали к чьей-то груди, на улице уже стемнело. Глаза мои опухли и покраснели от слез, но мне было плевать, что меня застали в таком виде.
— Франц… — Голос Силестина едва доходил до моего помутившегося сознания.
Это он прижимал меня к своей груди. Ален сидел рядом, расстроенный, и не знал, что делать и как меня утешить.
— Мой принц… Пожалуйста, не убивайтесь так…
— Это… Это неправда… — снова и снова, как молитву, повторял я, бессильно прижимаясь к груди Силестина, и плакал, плакал…
А потом я просто уснул, вымотавшись морально. То ли уснул, то ли потерял сознание. Во всяком случае, меня поглотила забвенная темнота.
Следующие три дня я был безвольной куклой. Меня пытались кормить, разговорить, а я молчал. Молчал и апатично пялился перед собой в одну точку. Все это время братья не покидали меня ни на минуту, и я ел с их рук лишь для того, чтобы не огорчать их. Они пытались пропихнуть в мою безвольную тушку хотя бы по булочке в день и стакану сока, и я покорно съедал это, потому что понимал, что они искренне переживают за меня и пытаются помочь.
А на следующей неделе двор отбывал в Версаль. Дядя уже не мог сдержать дворян, которые упрашивали его покинуть душный и невыносимый летом Париж. Он пришел ко мне, пытаясь уговорить поехать в провинцию, но я заперся в своей комнате. Братьев со мной не было, они ушли, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть, я сам на этом настоял.
— Француа! — Король терял терпение. — Как это ты никуда не поедешь?! Ты должен отбыть вместе со всем двором немедленно!
— Я никуда не поеду! — рявкнул я из-за дверей. — Катитесь вместе со своим чертовым двором куда хотите!
За дверью на миг наступила тишина, а потом король мягким голосом произнес:
— Я конфисковал владения и состояние графа де Монморанси. Разве ты не хочешь посмотреть на Ланкастер?
Если он решил, что обрадует меня этим известием, то очень ошибся. Я бы в тот момент с удовольствием швырнул в своего обожаемого дядю расческу или что побольше, например вазу.
— Уходи, дядя. Я никуда не поеду, — уже более спокойно, даже холодно ответил я.
Я отчетливо ощутил дядино изумление. Видимо, он удивился, почему я не закатываю ему истерики и не капризничаю, а говорю с ним столь холодно, да еще и в приказном тоне. Но так бы сделал тот Франц. Франц, который остался в прошлом. Я, кажется, повзрослел всего за несколько дней на много лет.
— Черт возьми, Француа, прекрати немедленно эту истерику! — послышался неуверенный голос дяди из-за двери. — Твое поведение недостойно наследника французского престола! Выходи оттуда! От того, что ты там сидишь, ничего не изменится!
— Не выйду, — заявил я и все-таки грохнул об пол вазу, которую прислал один из претендентов на роль моего любовника. Поразмыслив немного, я добавил: — Пусть ко мне пришлют Силестина и Алена. Я желаю их видеть.
Людовику ничего не оставалось, кроме как, ругаясь на чем свет стоит, послать за братьями. Те пришли немедленно. Едва я услышал их голоса за дверью, как сразу же открыл.
— Как вы себя чувствуете, Франц? — спросил Силестин, с тревогой разглядывая мои впалые щеки и синяки под глазами. — Вы выглядите неважно… — осторожно добавил он.
Я ничего не ответил. Тогда Ален мягко предложил:
— Возможно, прогулка верхом вас порадует? Вы так давно не выходили из своей комнаты… Облачко соскучился по вам.
— Я никуда не поеду, — топнув ногой, угрюмо ответил я. — Я очень хочу спать. Я слишком устал. — Тихонько вздохнув и не обращая внимания на братьев, я молча переоделся в свою ночную сорочку и забрался в постель, несмотря на то, что было еще относительно светло. — Я посплю… А вы… пожалуйста, побудьте со мной. Только дядю не пускайте.
— Конечно, ваше высочество. Никого не пустим, — пообещал Силестин, укрывая меня одеялом.
Я проснулся только под вечер, не чувствуя себя ни капельки лучше. Веки были тяжелыми и все еще опухшими после всех тех бесчисленных ночей, когда я ронял слезы.
— Силестин, Ален… — прошептал я сонно, поворачивая голову.
— Мы тут, — сразу же отозвался Силестин, целуя меня в лоб. — Выспался? Хочешь есть?
Как-то незаметно они стали мне ближе, и я ничуть не удивился, когда они стали обращаться ко мне по имени.
— Немного, — ответил я, садясь на кровати. — Сколько времени? Дядя ушел?
— Ушел, — ответил мне один из братьев. — Ругался как сапожник.
— Ужин на столе, — добавил второй, указывая на столик у окна, за которым когда-то завтракали мы с Анри. Я снова почувствовал, как ком подкатывает к моему горлу.