– А ты не думаешь, что это письмо мог написать сам Нортгемптон? Сэр Томас расхохотался:
– Если б я такое предположил хоть на миг, я был бы полным идиотом. Впрочем, я действительно сначала это предположил. Но, поразмыслив, понял, что это действительно глупо. Говарды слишком ценят союз с Эссекса-ми, и они ни за что не рискнут нарушить его, отдав женщину из своего рода тебе в любовницы. К тому же они гордятся своей родовитостью. Нет, нет, это не Говарды заложили приманку. – Он вздохнул и нахмурился. – Если я попрошу тебя не лезть в капкан, ты меня, конечно, не послушаешь. Единственное, о чем я прошу: двигайся осторожно. Тебе есть что терять, Робин.
– Я не из тех, кто поспешает.
– Да, ты не из торопливых. Но в любви теряют разум даже самые осторожные. Что ж, надеюсь, тебя ждет славный ужин. Аппетита ты еще не потерял.
Его светлость спустился по личной лестнице к собственной лодке и прибыл в Нортгемптон-хауз в таком возбуждении, источником которого лорд-хранитель печати явно быть не мог. Письмо, как он честно признался, попало на благодатную почву – с тех пор, как он в последний раз гулял в этом саду с ее светлостью, лорд Рочестер пребывал в очень взволнованном состоянии духа.
Леди Эссекс была у дядюшки. Она встретила его светлость по-дружески, но не более того. Здесь также присутствовал сэр Дэвид Вуд, и обед прошел в умеренном веселье, хотя леди Эссекс довольно быстро исчерпала свой обычно богатый запас веселости, о чем дядюшка откровенно ей и сказал.
Что-то она слишком бледна, объявил он и поинтересовался, кому же это она презентовала розы, цветущие на ее щечках, а также пожалел, что ее светлость не отправилась вместе со всем двором в Ройстон, где могла бы насладиться прелестями сельской жизни. Она отвечала, что как раз завтра с матерью собирается туда перебраться: отца удерживали в Уайтхолле дела, но, в конце концов, они решили, что уедут без него. И все время она нервно трогала спрятанный в поясе маленький флакончик с несколькими каплями драгоценного эликсира, купленного у алхимика Саймона Формена: она все ждала момента вылить его в вино лорду Рочестеру. Однако весь вечер он сидел напротив нее, и ничего не получалось. Неудивительно, что настроение у нее испортилось, что и отметил дядюшка.
Обедом была разочарована не только она – когда дамам уже подошло время удалиться, лорд Рочестер (а письмо оказалось искрой, попавшей на кучу хвороста) уже начал было подумывать, что зря терпит общение с лордом – хранителем печати. Но в самый последний момент его ждало вознаграждение: он собирался уходить, и ее светлость объявила, что ей тоже пора возвращаться в Уайтхолл. Она спросила, есть ли место на его барке.
Препровождая ее в позолоченную каюту на корме, он постарался спрятать свою радость. Здесь, чтобы укрыть ее Светлость от лучей вечернего солнца и от взглядов перевозчиков в голубых с серебром ливреях и прочих проплывавших мимо зевак, лорд Рочестер опустил занавеси.
Когда барка отчалила, он присел рядом с ней на покрытую красным бархатом скамью. Сэр Роберт чувствовал себя ужасно неловко и не представлял, как начать разговор. К счастью, разговор начала она.
– Милорд, я бы хотела попросить вас об одной услуге.
– Миледи, я буду счастлив услужить вам, – произнес он тоном таким искренним и страстным, что она в смятении отвела взгляд и почувствовала, как сердце у нее забилось часто-часто.
Однако она постаралась скрыть волнение и протянула ему сложенную бумагу – это была просьба сэра Дэвида Вуда о предоставлении ему каких-то льгот.
Сэр Дэвид, неоднократно объявлявший о своей готовности вечно служить миледи, тем не менее не постеснялся воспользоваться ее услугами, чтобы передать свою петицию прямо по назначению. А она, в силу мягкости и сговорчивости натуры, согласилась исполнить просьбу сэра Дэвида, заметив, впрочем, что ее влияние на лорда Рочестера слишком ничтожно.
Поэтому она принялась описывать достоинства сэра Дэвида и то, как высоко ценит его ее дядя, и так далее, однако его светлость прервал ее:
– Самое главное – то, что за него просите вы, мадам. Можете быть уверены: просьба будет удовлетворена, – и он сунул бумагу за пазуху своего расшитого серебром камзола. – Вам не надо просить, приказывайте мне, мадам. Я буду счастлив исполнить любое ваше приказание.
Она уже слышала подобное от принца Уэльского, но такое обращение вызвало у нее тогда лишь поток острот. Эти же слова, произнесенные лордом Рочестером, застали ее врасплох – она не знала, как ответить. Она лишь автоматически произнесла обычное: «Вы очень любезны, сэр».
Его правая рука лежала на спинке сиденья. Он наклонился вперед и заглянул под пышное зеленое перо ее шляпы – взгляд его был одновременно настойчивым и молящим.
– Да разве может кто-либо исполнять ваши приказы без счастья в душе? – очень серьезно спросил он.
Она подняла глаза, и взгляды их встретились, и в этот миг все было сказано без слов и все для них изменилось навеки. А затем она стыдливо отвела взгляд, и тогда он произнес:
– Фрэнсис!
Лишь одно слово – но голос выдал все его чувства. Он обожал ее, он боготворил ее, он умолял ее.
Он придвинулся ближе, его правая рука нежно обняла плечи Фрэнсис, а левая ладонь накрыла сложенные на коленях руки. Она даже не пыталась освободиться. Она сидела тихо-тихо, затаив дыхание.
– Фрэнсис, – нежно повторил он, и теперь в голосе его слышалась уже не только мольба. В ответ графиня Эссекс повернулась к нему, и он обнял ее. Фрэнсис прижалась к его груди, глаза ее закрылись, и влюбленных окутал полумрак каюты.
Роберт наклонился и поцеловал ее в губы.-Этот первый поцелуй, казалось, длился вечно, он уносил их вдаль, он раскачивал их на волнах немыслимого счастья. А потом Фрэнсис оторвалась от Роберта, оба они полуиспуганно, полусмеясь глянули друг на друга, и во внезапном приливе стыда она вновь спрятала свое лицо на его груди, и теперь уже сама, плача и смеясь, произнесла его имя:
– Робин! Робин!
Заскрипели уключины, напомнив, что мир вокруг все же существует и что перевозчики доставили их к причалу.
Когда лорд Рочестер помогал ей сойти на берег, из ее левой руки что-то выскользнуло и с тихим всплеском упало в воду – это был флакончик Саймона Формена. Магическое зелье не понадобилось.
Глава XII
СКАНДАЛ
Бумаги с государственными делами Англии, которые обычно загромождали стол сэра Томаса Овербери, оставались совершенно неразобранными – сэр Томас, махнув рукой на судьбу страны, сидел в одной нижней рубашке и штанах и писал стихи. Вам не удастся найти их в собрании его сочинений, потому что на сей раз сэр Томас писал совсем иного рода стихи.
Он перечитывал написанное и улыбался, но не улыбкой творца, довольного удачно найденной рифмой. Его забавляло иное: одолжив свои знания и таланты Карру, чтобы создать тому славу государственного мужа и окончательно пленить короля, он предоставил ему взаймы и свой поэтический дар, чтобы Робин смог предстать совершенным возлюбленным и окончательно пленить сердце дамы.
Мысли об этой даме также вызывали на длинном лице сэра Томаса удовлетворенную улыбку – к немалому смятению этих слишком уж задравших нос Говардов грядет крупный скандал, и тогда любой союз между ними и лордом Рочестером будет невозможен. А такого союза Овербери опасался с достаточными основаниями. Так что в это летнее утро, последовавшее за тем замечательным днем, когда лорд Рочестер отобедал у лорда-хранителя печати и затем доставил в Уайтхолл его племянницу, сэр Томас с усердием и вдохновением ринулся на выполнение возложенной на него задачи.
Вот еще что произошло накануне: препроводив миледи в отведенные ей во дворце апартаменты, его светлость со всех ног кинулся к Овербери.
– Помнится, ты тоща, на теннисном корте, сказал, что с удовольствием напишешь для леди Эссекс сонет, если кто-нибудь тебе за это заплатит?
– Помню, только не «кто-нибудь», а именно принц Уэльский.
– Принц не принц, какая разница? – Его светлость весь горел нетерпением. – У тебя есть талант. Я хочу, чтобы ты упражнял его ради меня.