Это заставило Герцена вздрогнуть.
— Что за черт? — удивленно воскликнул он, не понимая, почему у меня такая реакция.
— Голосовые связки не перерезал, — со знанием сообщил кто-то из верзил.
Герцен оскалился. А потом вонзил нож мне в горло по самую рукоять.
— Надо было чаще ходить на уроки, Гриша! — произнес я как ни в чем не бывало.
— Это что… ты что… — кажется, только теперь Герцен начал понимать, что произошло.
— Верно, — кивнул я. — Это — морок.
Мое тело начало оплавляться, менять формы.
— Причем морок удаленный. Альберт Михайлович Чернов учил нас этому, но ты, по обыкновению своему, спал.
— Морок? — злобно процедил Герцен, вытаскивая нож из горла магической конструкции, которую я сделал до того, как вошел в блокирующее поле — не сделай этого, уже бы точно не смог перехитрить противника, потому что вся магия, сотворенная в границах поля, рассыпалась.
— Верно, Гриша, морок — я не настоящий. А вот сотовый телефон, который находится сейчас у меня в нагрудном кармане и который транслирует видеозвонок прямо господину Бартынову в данный момент — вполне себе настоящий.
— Что? — выдохнул Герцен, глядя на меня.
В кармане и правда находился телефон, повернутый камерой в сторону от меня. Небольшая маскировка — и его не было видно. Но вот видеозвонок, который я сделал Бартынову до прихода сюда, продолжал идти все это время.
— Гриша, ты в прямом эфире! Передай привет своим родным и близким!
Герцен подскочил ко мне, схватил за карман и остервенело вырвал его вместе с куском ткани.
Телефон упал на асфальт. На экране был Бартынов. Мне хватило и мгновения, чтобы увидеть его лицо… Лучше бы я этого не видел! У Смерти, которую мне время от времени приходилось лицезреть, выражение было и то менее страшное. Казалось, прямо из экрана сейчас начнут лететь молнии.
Григорий тоже увидел это лицо и ойкнул, совсем по девичьи, испугано. Был бы хвост — точно бы поджал.
— Гриша… — каким-то замогильным голосом прошептал Бартынов.
Герцен вновь ойкнул.
А потом начал остервенело топтать телефон ногой, в считанные мгновения превратив его в груду осколков.
— Запись велась дистанционно, — ответил я. — Так что смысла в этом нет — все материалы уже у Бартынова.
— Я тебя… — прошипел Герцен, брызжа слюной.
— Это всего лишь морок, — усмехнулся я. — Ничего ты мне не сделаешь. А вот тебе советую убираться отсюда поскорее — люди Бартынова уже выехали сюда.
Мои очертания вновь поплыли — я не удерживал магический конструкт, так как он был уже ни к чему.
Григорий отпустил морок, начал оглядываться.
— Где ты? — прокричал Герцен. — Где ты сам? Покажись! Выйди ко мне! Поговорим — с глазу на глаз.
— Разбираться с тобой будет отец Никиты — это будет по справедливому.
— Я… тебя…
Герцен начал пятиться. Потом рявкнул на своих дуболомов:
— Чего стоите?! Живо нашли его!
Те ринулись исполнять приказ.
Сам Герцен испуганно оглянулся. У дальних кустов показались тени. Я не сомневался, что это бартыновские солдаты.
— Выходи! — вновь произнес Григорий, но уже не так уверено. — Давай, выходи!
А потом и вовсе, едва вновь зашевелились кусты, рванул наутек.
— Стой, паскуда! — крикнул я и Герцен от страха припустил еще быстрее.
Споткнулся, растелился, глухо ударившись лицом об асфальт. Нос и губы расквасились в кровь, Герцен вскрикнул, сквозь слезы начал проклинать меня. С трудом поднявшись, вновь рванул прочь.
Магический морок развеялся окончательно. Агнета, придя в себя, продолжала смотреть на то место, где еще совсем недавно валялся я с перерезанным горлом. Теперь же там ничего не было, что бы напоминало о жуткой расправе. Девушка, кажется, ничего не понимала.
Я стряхнул с глаз остатки морока — когда делаешь его на расстоянии, тяжело выходить в нормальное свое состояние. Кажется, что ты до сих пор там, в самом гуще событий.
Но наваждение кончилось. Я моргнул пару раз, огляделся. Я по прежнему находился в том же месте, где и был до этого. Дуб все так же стоял рядом и я держался за него, пытаясь удержать точку опоры. Агнета была далеко, как и сама лавочка, возле которой было назначено свидание. Ее состояние чем-то напоминало мое. Девушка была растеряна.
Герцен ругался где-то левее.
«Зря ты его не убил», — с сожалением произнесла Смерть.
«Разве ты не помнишь, что я говорил? Я не хочу превращаться в тебя. Не мне судить его, а отцу Никиты. Он и решит, что делать с Герценым».