— Нет, — ответил ему Карасик. — У второго. Первый отсюда ты никогда не услышишь.
— Темно как у шахтера подмышкой! — злобно прошипел Шталин. — Ай!
Послышался глухой удар, строй, держащийся друг за друга, дернулся.
— Что случилось? — встревоженно спросил карасик.
— Ударился, — пробурчал Шталин.
Я повернулся в сторону, откуда раздавался голос карасика, предложил:
— Я могу магический конструкт построить, который осветит местность.
Карасик на это лишь хмыкнул.
— Думаешь, если это было бы возможно, неужели фонари бы уже не поставили? Нельзя тут ничего осветить.
Я усомнился в словах Карасика и выстроил небольшой магический конструкт.
Магия повела себя странно. Вместо того, чтобы зажечься или осыпаться, она просто растворилась во тьме. Ни отдачи разрушения, ни вспышек деконструкции. Ничего. Просто растворилась. Никогда такого раньше не видел.
— Ну как, есть эффект? — не зло усмехнулся Карасик. — Говорю же — пустое это.
— А как воевать?! — не выдержал Клим. — В полной темноте?!
— Нет, это только третий круг. Дойдем до второго там тьма постепенно раствориться, мгла будет, будто все в тумане. Видно.
Эти слова немного успокоили идущих.
Мы брели во мраке как слепые. Это неприятное ощущение я упорно гнал долой из головы. Но не так легко убедить себя в том, что все нормально — и я, проведший множество времени в инвалидной коляске, как никто прекрасно это знал.
Евгения сжимала мою руку, крепко и даже не смотря на то, что ладонь ее вспотела, не отпускала ни на минуту.
Это ее сжатие меня и успокаивало. Храбрился, чтобы не подать виду перед девушкой.
Но еще сложнее было сдержать свои мысли — а сейчас Евгения могла их читать.
Нахлынувший страх и стресс запустили в организм адреналина, который, в свою очередь, начал кипеть в крови. Присутствие рядом Евгении рождало в голове не самые культурные образы. Я гнал их прочь, но долгое отсутствие интимной близости с девушкой давало о себе знать.
Сначала я задался вопросом о том, каким образом Женя прячет грудь? Перетягивает? И тут же возник этот соблазнительный образ — нагая Евгения с полоской белой материи вокруг груди, плотно затянутой. Худые угловатые плечи, не складное, в общем-то тело, мальчишеское, но от которого так трудно отнять взгляд.
Я тряхнул головой, гоня эти мысли прочь.
Не помогло.
Потом подумалось о руках Евгении, о ее теплых ладонях, пальцах, тонких, длинных. Как они скользят по телу, легко, едва касаясь. Все ниже, и ниже, и ниже.
Прочь такие мысли! Макс, соберись!
Но безудержную фантазию уже было не остановить.
Влажные полуоткрытые губы. Бархат кожи. Изгиб шеи. Плечи. Спина. Две ямочки на пояснице. Округлости тела.
Евгения сжала мою руку сильнее. Так, что я понял — она прочитала мои мысли.
Мне стало не ловко. Я залился от стыда краской, но спасибо тьме никто этого не увидел. В темноте легче переносить стыд.
— Перекличка! — произнес Карасик. — Называю имя, отвечаете коротко «я!».
И принялся перечислять имена нашего отряда, сильно коверкая и перевирая.
— Узбеки?
— Тута.
— Все трое?
— Да.
— Бабкин?
— Бобков я. Тут.
— Остап Бердынский?
— Бердичевский. Я.
— Здоровяк.
— Тут он, — вместо него ответил Остап.
— Клим Соколов?
— Журавлев. Я.
— Рябчиков?
— Рябов. Я.
— Ходун?
— Я.
— Шмалин?
— Шталин! Шта-лин.
— Шмалин тебе бы больше пошло.
— Я тебя…
— Отставить разговорчики! Вязовский?
— Вяземский. Я
— Гамильтон?
— Тут, — хмуро ответил тот откуда-то справа.
— Никого не забыл?
— Все тут.
— Хорошо. Через минут десять должен быть второй узел. После него тьма начнется постепенно становиться не такой плотной, фонарики смогут разбивать ее.
— Скорее бы, — тихо буркнул Клим.
Мы шли дальше, хлюпая в грязи, ощущая повсюду сырой запах болота. Несколько раз приходилось останавливаться — Карасик проверял дорогу. Судя по глухим звукам делал он это с помощью палки, которую неведомо где подобрал.
От долгого вглядывания во тьму перед глазами плясали огоньки и невозможно уже было понять настоящие они или нет. В какой-то момент я стал различать в дали человеческий силуэт.
Закрывая глаза и вновь отрывая, я так и не смог разобраться реальный он или нет.
Силуэт плыл ко мне, медленно, словно призрак. Припоминая приказ сообщать обо всем, что покажется странным, я позвал Карасика. Но голос мой словно осип — я лишь что-то нечленораздельное прохрипел.