«Что же делать?» — дрожа, спросил я.
«Объединиться», — после некоторой паузы ответила та.
«Что это значит?»
«Ты должен принять меня — и тогда наших сил будет достаточно, чтобы победить демонов»,
«Что значит — принять тебя?» — в моей голове это значило только то, что я должен буду умереть.
Мне сложно было осознать Смерть как сущность.
«Пусти меня в свою душу», — холодным могильным голосом ответила Смерть.
«Но…»
«Иначе мы умрем».
— Мой! Мой! Мой! — начал напевать демоны.
И вдруг истерично принялись хохотать. От этого хохота я едва не сошел с ума.
Маскарад жутких физиономий был в самом разгаре. Львиные морды со слоновьими носами, осьминожьи щупальца и крабообразные клешни, собачьи и крокодильи, голые черепа и сгнившие разложившиеся куски плоти — все это смешалось в сплошное, невообразимое месиво.
— Мой! Мой! Мой!
— МОЙ! МОЙ! МОЙ!
«Хорошо!» — выкрикнул я…
И тут же почувствовал, как неимоверный холод проникает в меня — в тело, в сердце, в душу.
*
**
Меня лихорадило.
Я то просыпался — словно выныривал из толщи океана, — то вновь погружался в густую мглу.
Сквозь туман порой я слышал голоса: Нианзу говорил тихо, обеспокоенно, Бартынов в основном кричал.
— Франц, послушай, что значит, ты не можешь приехать?! Мне нужна помощь… Ты десять лет был моим личным врачом! А теперь что же? Что значит «многое изменилось»? Да иди ты в задницу со своими приоритетам! Урод!
И вновь пиканье телефона — быстрый набор другого номера.
— Роман Васильевич, добрый день… да, это Бартынов, узнали… ничего, дела идут… я вот по какому вопросу вам звоню… что? Что значит отошли от дел? Не лечите уже… ага… так… понятно, тоже не хотите со мной связываться? Я все понимаю, все прекрасно понимаю… идите в задницу, уважаемый Роман Васильевич, вы и ваша мелкая трусливая душонка…
— Не получилось? — спросил Нианзу.
Бартынов не ответил.
— Стахановой… позвоните… — прошептал я, придя в себя.
Ведь есть же прекрасный врач, зачем искать других?
Нианзу подошел ко мне, поправил смоченную тряпочку на лбу, тихо ответил:
— Госпожа Стаханова не отвечает на звонки, Максим Петрович.
Легкая тревога кольнула сердце. Но произнести я ничего не смог — новая волна боли поглотила мой разум.
Меня бросало в какие-то туманные кровавые галлюцинации — то казалось, что я начинаю рассыпаться на мелкие части, то напротив мерещилось, что превращаюсь во что-то огромное, слишком огромное, чтобы поместиться в комнате.
Порой меня просто вырубало. Я открывал глаза и понимал, что прошло не меньше часа с того раза, как я их закрыл.
Дождавшись, когда силы говорить вновь вернутся, я спросил у Нианзу:
— Что с раной?
Посмотреть на грудь, куда прилетел магический снаряд, я не мог. Но ощущал — дело серьезное.
Слуга не ответил, начал что-то мямлить, скосил взгляд.
— Все плохо, — вместо него ответил Бартынов. — Если не найдем тебе хорошего дарованного медика — к вечеру ты умрешь.
Новость была горькой, но я был благодарен Бартынову за то, что не он соврал, сказал все как есть, прямо.
Значит, есть время только до вечера. Что же, не так и плохо.
— Максим… — в комнату вломилась Ольга.
Нианзу остановил ее, начал что-то вещать, но сестра его не слушала.
Но вот увидев Бартынова, девушка остановилась, растерялась.
— Плох он, — хмуро ответил тот. — К вечеру умрет, если не найдем врача. Так что не мешай.
Это подействовало, Ольга мелко задрожала, но ничего не сказала, лишь поплыла в сторону двери. Так же беззвучно вышла.
Бартынов некоторое время смотрел ей вслед, потом сел на кресло и принялся смотреть в телефон — видимо выискивая нужный номер.
— Вам что-нибудь принести? — спросил у меня Нианзу.
— Да, — вместо меня ответил Бартынов. — Водки. И льда. Двойную порцию водки. И что-ниудь из сигарет — без разницы что.
Нианзу поклонился, вышел.
— А вот и первые новости подошли, — усмехнулся Бартынов.
Я осторожно скосил взгляд. Увидев, что я в сознании, он показал мне телефон, на котором читал новостные сайты.
— «Бартынов вернулся!». Это заголовок с «Горячих вестей». Слушай что пишут: «вспыхнувшие между семьями Герценых и Вяземский внутренний раздор поддержал глава рода Бартыновых». Ты слышал? «внутренний раздор»! Вот ведь черти! Война! Пишите прямо — «Война»! Но нет, боятся. Хотя чего уже боятся — и так все знают.