Катртайон, все сомнения которого рассеялись от непринужденного обращения курьера, ответил ворчливым тоном:
– Грейтесь себе на здоровье и ешьте! Моя жена сейчас придет и подаст вам. – И он крикнул: – Антуанетта!
Маленькая смуглая женщина с живыми глазами и черными волосами, с покорным, но злым видом сбежала с лестницы и явилась узнать, что нужно.
Катртайон, очутившийся уже на пороге, приказал ей предложить курьеру свои услуги.
– Вы уходите? – спросил Наполеон, в душе очень обрадованный возможностью избавиться от присутствия этого человека с такой неприветливой физиономией.
– Да, пойду в Сен-Кана! Если встречу там Бонапарта, вам уже не для чего будет ехать в Э готовить ему квартиру; тогда постель для него на эту ночь приготовит Матюрэн, наш могильщик! – И, вооружившись охотничьим ружьем, Катртайон вышел, ворча: – Живым Бонапарт не попадет в Э, или я перестану зваться Катртайоном!
Между тем жена трактирщика поставила для путника прибор и подала яичницу и поджаренное сало.
Наполеон был голоден. Он сел за стол и живо съел вкусное блюдо.
Трактирщица поглядывала на него глазами, горевшими любопытством. После ухода мужа она сделалась более самоуверенной.
– Так вот как, – начала она, становясь против проголодавшегося «курьера», – вы были вместе с Бонапартом? Вы видели его?
– Нет, он ехал в карете, а я был впереди. Ведь я курьер.
– Верно, но вы все-таки могли увидеть его. Я так очень хотела бы видеть Бонапарта! Говорят, он похож на антихриста. Я очень хотела бы знать, удастся ли ему спастись, – продолжала болтливая Антуанетта. – Честное слово, если народ убьет его – а мой муж немножко-таки для этого и пошел, – то надо ведь сознаться, что этот бездельник вполне заслужил такую смерть.
– Разве он наделал много зла?
– Как «разве наделал»?! Господи Иисусе! Да он заставлял всех сражаться, всех платить налоги! К тому же он похитил корону у нашего доброго короля. Ну, да теперь всему конец. Мы опять увидим своих прежних властителей; не будет больше ни рекрутских наборов, ни конфискаций…
– Вы думаете? А что же будет делать король, если у него не будет ни солдат, ни денег?
– О, это все устроится. Священник сказал нам, что Само Провидение будет заботиться о нас с той минуты, как мы избавимся от Бонапарта, который так обошелся с нашим главным священником – папой. Скажите-ка мне: если он улизнет от наших, которые подстерегают его с серпами и даже с ружьями, то его отправят на тот остров?
– Конечно! Ему назначен для житья остров Эльба.
– Но дорогой, в море, я думаю, его утопят, – сказала Антуанетта с наивной жестокостью.
Вскоре на дворе послышался стук кареты; это приехал Анрио в сопровождении графини Валевской и Алисы.
Свидание Наполеона с его верной подругой было серьезно и печально. Присутствие посторонних и трагические обстоятельства сначала лишили встречу прежних влюбленных всякого намека на любовь.
– Графиня, – сказал Наполеон, идя ей навстречу, – вы видите меня в весьма смешном наряде.
Валевская не могла удержаться от слез.
– Я нахожу вас живым, ваше величество, а для меня это лучшее, что только я могла бы пожелать.
– Да, мне удалось ускользнуть от этих грубых провансальцев; конечно, они самые ярые роялисты! – ответил император, лицо которого уже снова улыбалось. Затем он обернулся к жене Катртайона, которая, узнав наконец императора, была страшно поражена и притом опасалась какой-либо кары за угрозы, высказанные в присутствии курьера, и сказал ей: – Так вы надеетесь, что меня повесят или утопят? Узнаю вашу страну! Я был здесь восемнадцать лет назад, стоял в гарнизоне недалеко отсюда, и меня послали с несколькими солдатами отбить у разъяренных крестьян двух офицеров-роялистов, на которых донесли, что они носят белую кокарду. И мне пришлось защищать эту самую гостиницу с саблей в руке. Мне стоило страшного труда вырвать несчастных из рук тех самых людей, которые сегодня стремятся убить граждан, оставшихся верными трехцветному знамени. Такова игра судьбы! Какое это яркое доказательство человеческого непостоянства! Эта изменчивость, подвижность – это юг, настоящий юг! О, я прощаю ему! Я сам чересчур южанин!
Поговорив с Анрио и его молодой женой, Наполеон потребовал отдельную комнату и удалился вместе с Валевской.
В эти короткие часы опасной близости прекрасная полька не переставала умолять императора окончательно отказаться от власти, от славы, от надежд на возврат счастья, о странной и жестокой изменчивости которого он сам только что упоминал по поводу двух офицеров-роялистов. Она пыталась вырвать у него обещание отречься от короны, от мщения и попыток бежать из заключения и вести на Эльбе жизнь простого смертного. Но так как Наполеон ничего не отвечал ей, то она воскликнула:
– Государь, вы знаете, как я люблю вас, знаете, что я с радостью отдала бы за вас свою жизнь. Я на коленях прошу вас: перестаньте быть мишенью для стрел врагов! Тупая и жестокая враждебность, которую вы видели на своем пути, среди провансальцев, происходит именно оттого, что они не верят, будто ваше отречение твердо, и полагают, что, переправившись на Эльбу, вы только и будете думать что о скорейшем возвращении.
Император загадочно улыбнулся и, взяв в свои руки руки графини, вместо ответа покрыл их поцелуями.
Тогда прекрасная полька открыла ему свою душу. Она начала с первых дней своей любви к Наполеону. Она полюбила в нем сначала не мужчину и не прославленного императора, которому судьба сулила наслаждаться плодами его побед на могущественнейшем из тронов.
Тот, кого она тогда не любила, а только снизошла к его любви – вернее, чью любовь только переносила, – был непобедимый герой, во власти которого было освободить Польшу. Прежде всего патриотка, графиня Валевская не поколебалась отдать свою молодость, красоту и честь взамен поддержки родине, которую обещали ей посредники, стремившиеся устроить ее связь с Наполеоном.
Она всем пожертвовала идеалу свободной Польши, восстановленного королевства Станиславов, хотя долго боролась. Бедная девушка из благородного, но разорившегося рода, наделенная чудной красотой, она сделалась предметом исканий и вскоре женой одного из варшавских магнатов Графу Анастасу Колонна-Валевскому было семьдесят лет; это был старый борец за права Польши, обожавший молоденькую белокурую сиротку, прямодушную и пламенную патриотку.
После трех лет супружества она сделалась матерью, причем никто не имел права или основания заподозрить, что отцом ребенка был кто-нибудь другой, а не семидесятилетний влюбленный муж. Явился Наполеон, увидел ее и пожелал обладать ею. Графиня энергично противилась. Все, окружавшие великого человека, стали осаждать ее и, как охотничья свора, гнать, преследовать добычу, пока благородная дичь не пала к ногам властелина. Тогда, несмотря на горькие слезы, в Валевской свершился огромный переворот: она стала меньше говорить о польском сейме, о свободных правах соотечественников, о перенесении русской границы далеко за Вислу; она меньше видела в своем друге императора и больше – мужчину, она влюбилась в Наполеона. С этих пор она уже не стремилась увлечь того, кого любила, к новым приключениям и победам. Победный путь славы пугал ее; она хотела бы отвратить от него Наполеона, видеть его менее великолепным, менее царственным, но ближе к своей любви.
Однако в сердце Валевской не было места ни для каких недоброжелательных стремлений или вредящих императору надежд. Она жила в уединении и нежно любила своего сына, сына Наполеона, но ничего не требовала и не ждала от императора возвращения былого чувства.
Она знала, скорее – угадывала, какая прочная связь приковывала Наполеона к Марии Луизе, и вовсе не имела дерзости отбивать у императрицы ее мужа. Она переносила свою суровую долю, часто плакала тайком и утешалась на целую неделю, если случайно, издали могла увидеть между рядами солдат своего любовника, властелина, свое божество, быстро скачущего на коне, по-прежнему невозмутимого, высокомерного.
Когда же настали дни испытаний, графиня снова явилась на сцену, предлагая уже не свою любовь, а поддержку и утешение, которые могли дать побежденному господину ее улыбка, ее присутствие. В Фонтенбло Наполеон заставил ее целую ночь напрасно прождать его в приемном зале, и когда на рассвете вспомнил о ее присутствии, было слишком поздно: утомившись ожиданием, вынужденная покинуть дворец, чтобы не вызывать скандала, сочтя себя забытой, презренной, изгнанной, графиня Валевская уехала, в душе навеки простившись с тем, кто уже не любил ее, кто, может быть, никогда не чувствовал к ней любви.