– Мне казалось, мужчины только и ждут возможности сыграть в карты, вы не поклонник азартных игр? – фрейлина следом за Эдвином удалилась от общества в гостевую спальню, которую давно прозвали «комнатой для свиданий». Спальней она могла называться с большой натяжкой – пара мягких кресел, банкетка на низких ножках, столик для подачи кофе или вина.
– Вы очень проницательны, я люблю другие игры.
– Тогда мы может попробовать одну модную сейчас игру – со смехом предложила девушка, отбирая у него руку – Игра называется: «Поцелуй капуцинки», не смейтесь, это очень серьезно. Сначала нужно встать спиной друг к другу, смелее, опирайтесь на меня! Теперь сцепим руки в замок…
– Я попробую, только скажите, нас смогут распутать только утром?
– Я не думала над этим, но такая мысль мне нравится. А теперь поверните голову, ваша светлость, и поцелуйте меня…
В неудобстве позы и состоял весь фокус. Фрейлине пришлось еще сильнее прижаться к Эдвину и запрокинуть голову, дотягиваясь до него губами. Лицо у принца горело, и она приняла это за жар нетерпения, принимая новые правила игры. Их руки расплелись, Эдвин так и остался у нее за спиной, но теперь обхватил ее за талию и поцеловал в шею, на которую падали темные завитки волос. Это были приятные прикосновения, и девица с трепетом ждала продолжения, уже рисуя в воображении долгую ночь, полную любовных игр. Какое же это было разочарование! Настроение Эдвина было похоже на ртутную каплю – только что он был нежным и внимательным, но вдруг словно очнулся от окутывавших его бархатных чар. Теперь это было больше похоже на борьбу, чем на ласки, он даже не позволил себя обнять, а вместо этого затиснул ее возле спинки кресла, задрал подол и взял, как обычную уличную девку. Фрейлина могла поклясться, что на бедрах у нее останутся синяки от его пальцев и она справедливо решила, что он просто вымещает на ней злость, связанную совсем с другой женщиной.
Насколько это соответствовало правде, Эдвин сказать не мог. С ним творилось что-то непонятное – желание забыть Шарлотту сменялось острой потребностью ее вернуть, так что на следующее утро он даже не мог вспомнить лица вчерашней фаворитки. Правда вдали от дома было меньше болезненных воспоминаний: партию в бильярд сменила верховая прогулка, постановку домашнего театра с пастушками – игра в карты на деньги. Постепенно он погрузился в какое-то отупение – ему было все равно чем заниматься и в чьем обществе проводить вечер. Королева вовремя подметила эти перемены и решилась на главный шаг, который, по ее мнению, должен был расставить точки над «и».
– У вас ко мне какое-то дело? – Эдвин отложил книгу, в которую безуспешно смотрел уже двадцать минут, и перевел взгляд на ее величество.
– Да, я хочу кое-что с тобой обсудить и очень прошу не повышать на меня голос, когда я поделюсь своими намерениями.
– Не слишком вдохновляющее начало, но я слушаю, это будет касаться, конечно, моей личной жизни? – он сложил руки на груди в знак самообороны.
– Можно сказать и так. Я думаю, ты должен позаботиться о мадам Сеймур. Она многое перенесла и ей потребуется не только время. Я вижу, что ты приготовил мне список возражений, но все-таки прошу дослушать! – она сделала паузу, давая Эдвину время взять себя в руки. – Я считаю, что ты должен назначить ей содержание. Ее муж в тюрьме, а собственных доходов может оказаться мало для приличного существования. Нельзя, чтобы она скатилась на самое дно!
– Матушка, вы говорите сейчас о Шарлотте или о какой-то шлюхе, которую я по пьяной случайности приютил на одну ночь? Я люблю эту женщину!
– Прекрати паясничать! Если бы ты ее любил, то был бы сейчас в деревне, где она лежит с перевязками, окруженная запахом лечебных снадобий. Все, что ты сейчас чувствуешь – это вину, поэтому сделай так, чтобы она тебя не мучила. Вот бумага, – она положила на столик чистый лист, – ты напишешь письмо поверенному и записку для Шарлотты. Если это так тебе необходимо, попроси прощения, но бога ради, поставь точку в этом бессмысленном романе!
Эдвин выслушал эту лекцию, чувствуя отвращение к самому себе. Мать, как всегда, была права – находиться в «больничной палате» и утешать убитую горем мать было для него невмоготу. И все же, в нем шевельнулись чувства…
– А как же мой сын? – его рука застыла над бумагой.
– Если мальчик найдется, я лично займусь его судьбой. Это я тебе обещаю!