Этот рассказ Феодора усилием воли заставила себя слушать спокойно. Но сколько же неожиданных, сладостных чувств вспыхнуло в ее душе, пока молодой человек говорил. Этот юноша был ее сын… Родной сын!.. Ее кровь и плоть. И он был прекрасен!.. О да, прекрасен!.. И он любил ее, как любил своего отца, на которого походил не только лицом, но даже голосом…
При звуке этого голоса Феодора снова стала двадцатилетней. И он ничего не говорил… И ничего не скажет, что могло бы повредить ей. О нет! Подобно своему отцу, он был умен.
У нее был сын! С сыном женщина, будь она хоть императрицей, не одна. У нее есть защитник… А если император не умрет?.. Но почему он должен умереть? Его жизнь вне опасности… он узнает…
Машинально она протянула руку сыну… и снова отняла ее… Он все еще стоял на коленях.
— Садись, — сказала она ему.
Он медленно сел. Ясно, что движение матери не ускользнуло от него, и он все еще надеялся на что-то.
— Итак, — спросила она, — только в минуту смерти отец открыл тебе…
— Да, в минуту смерти!..
— В каких выражениях он передал вам эту тайну?
— Он говорил мне, что имел счастье любить вас и быть любимым вами… Тогда вы были дитем народа, как и он. Что вы ушли из своего семейства… но…
— Сами или по совету отца вы пришли ко мне?
— По совету моего отца и по своему желанию. У меня там не было никого больше, кого бы я любил…
— Что вы делали в Порпе?
— Отец был управителем богатого купца, я — секретарем.
— Долго вы жили в Сирии?
— Двадцать лет.
— Но у вашего отца была родственница… тетка?..
— Флавия. Да. Она воспитала меня и умерла девять лет назад…
— Она!.. И она никогда об этом не говорила вам?..
— Никогда. Когда я спрашивал о моем отечестве и моей матери, она говорила мне — то же самое говорил и мой отец, — что я из Битинии и что мать моя умерла, родив меня.
Феодора хотела продолжать свои вопросы, когда постучались в дверь комнаты, в которой она говорила со своим сыном. У императрицы все было заранее обусловлено, по стуку она узнала, кто стучался. Это был один из комнатных слуг императора, Бобрикс, которому она поручала во всякое время и при всех обстоятельствах являться к ней с известием, требует ли ее муж или просто желает видеть.
— Войди, — крикнула она.
Бобрикс вошел.
Император, по его словам, страдал сильнее, выйдя из своего беспамятства, и он произнес имя императрицы.
— Достаточно, — сказала Феодора, — я следую за тобой, Бобрикс.
И, рассеянно обратившись к Иоанну, сказала:
— До свидания!
Потом она быстро удалилась. Юстиниан на самом деле страдал, но его болезнь не была опасной. Он просто обожрался. Только перед рассветом Феодора вернулась в свои апартаменты. А ее сын? Она вошла в комнату, в которой она его оставила, но его там не было; она искала в других комнатах… нигде… никого!.. Вдруг какой-то бледный намек, какое-то сомнение оледенило ее ум…
Направясь к маленькой двери, скрытой в филенках, она спустилась на несколько ступеней и вошла в комнату Андрамитиса.
Он спал сном праведника. Она бросилась к нему.
— Этот юноша… араб, которого привели ко мне?..
Негр устремил на Феодору сонный взгляд.
— Ну! — продолжала она. — Этот юноша? Где он? Говори! Да говори же! Где он!
— Он там, — забормотал евнух, — где должен быть. Вы ушли. Я спросил его. Он мне сказал, что, оставляя его, вы ему сказали: «До свидания». Я проводил его в красную дверь…
Десница Божья! Господу не угодно было, чтобы эта женщина, которая в двадцать лет не сумела быть матерью, испытала бы это счастье в пятьдесят. А может, в самом деле испытала? Из уважения к женщине и к человечности мы желали бы так думать. И как доказательство расскажем о последнем дне ее жизни.