— Ерунда, конечно, — сказал Сулла Помпею, которого вызвал в свое ущелье для совещания, как только узнал о победе Помпея в Клузии. — Они могут, если захотят, взгромоздить гору Пелион на гору Осса, но им не удастся меня выманить. Это место готовилось для обороны! Неуязвимой и неприступной.
— Если ты так уверен, для чего тебе я? — спросил молодой человек, чувствуя, как испаряется гордость, вызванная тем, что его позвали.
Кампания в Клузии была короткой, беспощадной, решительной. Много противников убито, много взято в плен, а те, кому удалось скрыться, принадлежали к числу людей, которые вообще всегда заранее планируют свое отступление. В рядах сдавшихся не оказалось старших легатов, что послужило большим разочарованием. Об измене самого Карбона Помпей не знал, пока не кончилось сражение, — только тогда историю о его ночном побеге со слезами на глазах рассказали Помпею трибуны, центурионы и солдаты. Великое предательство!
Сразу же после этого пришел вызов от Суллы, что доставило Помпею огромную радость. От него требовалось привести шесть легионов и две тысячи кавалерии. То, что Варрон последует за Помпеем, само собой разумелось. В то же время Красс и Торкват также оставались в Клузии. Но для чего Сулле потребовалось так много войска в лагере, и без того трещавшем по швам? И действительно, армия Помпея была направлена в лагерь на берегу Немейского озера.
— Здесь ты мне не нужен, — объяснил Сулла, облокотись на парапет наблюдательной башни на стене и тщетно вглядываясь в направлении Рима. Его зрение сильно ухудшилось с тех пор, как он заболел, хотя признаваться в этом ему не хотелось. — Я все ближе, Помпей! Все ближе и ближе.
Обычно не робкий, Помпей не мог высказать вопрос, который так и вертелся у него на языке: что будет делать Сулла, когда война закончится? Как он собирается восстанавливать свою репутацию, как защитит себя от будущих репрессий? Он же не сможет все время держать при себе армию. А как только Сулла распустит ее, он впадет в зависимость от милости любого, кто обладает достаточными силой и авторитетом, дабы призвать его к ответу. И может так случиться, что этим человеком окажется кто-то, кто в данный момент называет себя сторонником Суллы, преданным ему до самой смерти. Кто знает, о чем на самом деле думают такие люди, как Ватия и старший Долабелла? Оба достигли консульского возраста. Как сможет Сулла отгородиться от всех своих врагов? Враги великого человека — как Гидра. Не имеет значения, сколько голов ему удастся срубить, они всегда будут отрастать снова, и зубы у них каждый раз будут страшнее и острее.
— Если здесь я тебе не нужен, Сулла, то где я нужен тебе? — с недоумением спросил Помпей.
— Сейчас начало секстилия, — сказал Сулла, повернулся и стал спускаться по ступенькам.
Больше ничего не было сказано, пока они не дошли до дна ущелья под стенами, где люди носили камни и масло, чтобы бросать зажженные факелы на непокрытые головы тех, кто попытается взобраться на стены, а также снаряды для катапульт, уже ощетинившихся на стенах. Солдаты складывали пики, стрелы и щиты.
— Сейчас начало секстилия, — напомнил Помпей, когда они с Суллой остались одни и пошли по боковой дороге к Немейскому озеру.
— Ну разумеется! — с удивлением сказал Сулла и засмеялся, увидев выражение лица Помпея.
Очевидно, от Помпея ждали, что он тоже засмеется. Помпей засмеялся.
— Да, точно, — сказал он и добавил: — Начало секстилия.
С трудом обуздав себя, Сулла решил, что повеселился достаточно. Лучше над этим будущим Александром больше не смеяться и сказать ему все.
— У меня для тебя, Помпей, особое поручение, — отрывисто проговорил Сулла. — Остальные тоже узнают об этом, но не сейчас. Я хочу, чтобы ты был уже далеко, прежде чем поднимется буря протеста, — ибо будут протестовать! Видишь ли, я хочу попросить тебя об одной вещи, которую не должен поручать никому, кто не был хотя бы претором.
Заинтригованный, Помпей остановился, взял Суллу за руку и повернул лицом к себе — темно-голубые глаза заглянули в светло-голубые. Они стояли в лощине на обочине открытой дороги, и шум работ, ведущихся впереди и позади, заглушался густыми зарослями куманики, роз и черники.
— Тогда почему ты выбрал меня, Луций Корнелий? — спросил Помпей удивленно. — У тебя много легатов, которые отвечают этим требованиям: Ватия, Аппий Клавдий, Долабелла. Даже Мамерк и Красс кажутся более подходящими. Так почему же я?
— Не умри от любопытства, Помпей, я все объясню. Но сначала я должен сообщить тебе, что именно я хочу, чтобы ты сделал.
— Слушаю, — сказал Помпей, успокаиваясь.
— Я уже приказал тебе, чтобы ты привел шесть легионов и две тысячи кавалерии. Это внушительная армия. Ты возьмешь ее на Сицилию и обеспечишь для меня сохранность нового урожая. Сейчас начало секстилия, и очень скоро урожай созреет. В гавани Путеол находится большая часть флота для перевозки зерна. Сотни и сотни пустых судов. Готовый транспорт, Помпей! Завтра ты выйдешь на Аппиеву дорогу и направишься в Путеолы, пока зерновой флот не отплыл. У тебя будет мандат от меня и достаточно денег, чтобы заплатить за найм кораблей. У тебя будут полномочия пропретора. Отправь кавалерию в Остию, там флот поменьше. Я уже послал гонцов в порты Таррацина и Антий и приказал всем мелким судовладельцам собраться в Путеолах, если они хотят получить деньги за то, что в противном случае, при обычных обстоятельствах, будет пустым рейсом. У тебя будет кораблей более чем достаточно, я это гарантирую.
Не мечтал ли Помпей однажды о своей встрече с человеком, равным ему по богоподобности, с человеком по имени Луций Корнелий Сулла? И не был ли он повергнут в прах, узрев перед собою сатира, а не бога? Но что значит внешность, если этот сатир обеими руками держит все его мечты? Обезображенный рубцами пьяный старик, чьи глаза даже не могли различить видневшийся вдалеке Рим, предлагал ему вести свою войну! Войну, в которую больше никто не будет вмешиваться, войну против врага, который будет только его врагом… Помпей ахнул, протянул веснушчатую руку с короткими, немного крючковатыми пальцами и схватил красивую руку Суллы.
— Луций Корнелий, это замечательно! Замечательно! О, ты можешь на меня рассчитывать! Я выгоню Перперну Вейентона из Сицилии и доставлю тебе пшеницы больше, чем смогут съесть десять армий!
— Мне и понадобится больше пшеницы, чем смогут съесть десять армий, — сказал Сулла, высвобождая свою руку. Несмотря на юность и бесспорную привлекательность, Помпей не принадлежал к тому типу, который мог нравиться Сулле физически. — К концу этого года Рим будет моим. И если я хочу, чтобы Рим мне подчинился, я должен быть уверен, что он не будет голодать. Это означает сицилийское зерно, сардинское зерно и, если возможно, зерно Африки. Так что когда ты закончишь дела на Сицилии, отправляйся в провинцию Африка и там сделай все, что сможешь. Ты не сумеешь перехватить нагруженный зерном флот из Утики и Гадрумета. Думаю, ты проведешь на Сицилии не один месяц, прежде чем у тебя появится возможность отправиться в Африку. Но Африку следует подчинить до твоего возвращения в Италию. Я слышал, что Фабия Адриана сожгли в губернаторском дворце во время восстания в Утике, но что Гней Домиций Агенобарб — бежав из Сакрипорта! — занял его место и сделал Африку нашим врагом. Если ты будешь в Западной Сицилии, оттуда недалеко от Лилибея до Утики морем. Ты обязан прибрать Африку к рукам. Во всяком случае, ты не похож на неудачника.
Помпей буквально дрожал от возбуждения. Он улыбался, ему было трудно дышать.
— Я не подведу тебя, Луций Корнелий! Клянусь, я никогда тебя не подведу!
— Я верю тебе, Помпей. — Сулла сел на бревно, облизнул губы. — Что мы здесь делаем? Я хочу вина!
— Здесь хорошее место, нас никто не увидит, никто не услышит, — успокаивающе произнес Помпей. — Подожди, Луций Корнелий, я принесу тебе вина. Сиди здесь и жди.