– О чем ты говорил с Суллой? – спросил он.
– Ни о чем существенном, – ответил Помпей.
– Вы разговаривали очень тихо.
– Да? Разве? – (Варрон скорее почувствовал, чем увидел ухмылку на губах Помпея.) – Этот Сулла не дурак, даже если он уже не тот, что прежде. Раз остальные из этого угрюмого сборища не могли слышать, о чем мы говорили, как они могут знать, что мы говорили не о них?
– Сулла согласился быть твоим партнером в этой кампании?
– Я буду сам командовать моими легионами. Это все, чего я хотел. Он знает, что я не отдам ему войска, даже на время.
– Это обсуждалось открыто?
– Я же сказал тебе, что Сулла не дурак, – лаконично ответил Помпей. – Ничего особенного сказано не было. Между нами нет никакого соглашения, и он ничем не связан.
– И ты согласен с этим?
– Конечно! И он знает, что я ему нужен, – сказал Помпей.
На следующее утро Сулла встал с рассветом. Час спустя его армия уже шагала в направлении к Капуе. К этому времени им овладел приступ деятельного настроения. Эти перепады зависели от состояния его лица, ибо зуд мучил его только временами. Оправившись от очередного приступа и сопутствующего ему запоя, Сулла знал, что у него в запасе несколько дней отдыха – при условии, что он ничем не спровоцирует новый приступ. Для этого необходимо строго следить за своими руками. От них требовалось ни под каким видом не касаться лица. Только оказавшись в столь трудном положении, человек начинает осознавать, сколько раз его руки непроизвольно тянутся к лицу. А тут влажные пузыри, твердеющие по мере засыхания, и непрерывное щекочущее ощущение, возникающее при малейшем движении кожи лица, – все это входит в процесс заживления. Легче всего в первый день – а это как раз сегодня; но с течением времени он забудет обо всем, рука его потянется к лицу в естественном желании почесать нос или щеку – и все может начаться снова. И начнется. Поэтому Сулла решил строго контролировать себя, чтобы успеть сделать как можно больше, прежде чем появятся расчесы и он опять примется пить до бесчувствия.
Но это так трудно! Столько нужно сделать, а он лишь тень того, прежнего человека. Сулла всего достиг, преодолевая огромные препятствия, но как только год назад, в Греции, его сразил этот недуг, он постоянно удивлялся: почему вообще продолжает бороться? Как правильно заметил Помпей, Сулла был не дурак. Он знал, что жить ему осталось недолго.
В такой день, как сегодня, избавившись от зуда, он сознавал, почему не оставляет своей затеи: потому что он – величайший человек в мире, не желающий мириться с концом. Даже боги не могли ввести в заблуждение халдейского провидца. Быть выше остальных, понял он сегодня, означало и наивысшую степень страдания. Сулла сдержал улыбку (это могло нарушить процесс заживления), думая о своем вчерашнем госте. Вот теперь появился человек, который даже еще не начал понимать природу величия!
Помпей Великий! Сулла уже знал, под каким именем он известен в своем кругу. Молодой человек, который воображает, что величие не должно завоевываться, что величие дано ему от рождения, как нечто само собой разумеющееся. «Всем сердцем я хочу, Помпей Магн, – подумал Сулла, – прожить достаточно, чтобы увидеть, кто и что сокрушит тебя!» Однако это поразительный юноша, настоящее чудо. Подчинение – не для него, это уж точно. Нет, Помпей Великий – соперник. И считает себя таковым. Уже. В двадцать два года. Сулла знал, как использовать тех ветеранов, которых мальчишка привел с собой. Но как лучше всего использовать самого Помпея Великого? Конечно, дать ему полную свободу действий. Проследить, чтобы ему не попадались задачи, которые он не сможет выполнить. Льстить ему, хвалить его, никогда не задевать его непомерного самомнения. Давать ему понять, что это он всех использует, ни в коем случае не наоборот. «Нет, я умру задолго до того, как он рухнет, потому что, пока я жив, я сделаю все, чтобы этого не случилось. Он слишком полезный. Слишком… ценный».
Мул, на котором ехал Сулла, пронзительно закричал, качая головой в знак согласия. Но, постоянно помня о своем лице, Сулла не улыбнулся сообразительности мула. Он ждал. Ждал мази и рецепта ее приготовления. Первый приступ этой кожной болезни случился почти десять лет назад, когда он возвращался с Евфрата. Хорошая была экспедиция!
С ним был его сын, ребенок Юлиллы, который, став юношей, превратился в друга и наперсника Суллы. Раньше у Суллы никогда не было такого друга. Идеальный партнер идеальных отношений. Как они разговаривали! Обо всем на свете. Мальчик так много готов был простить своему отцу из того, что сам Сулла простить себе не мог. О нет, не убийства и не другие вынужденные преступления, на которые толкала его жизнь. Но недостаток здравомыслия, эмоциональные слабости, проистекающие из желаний и наклонностей, когда разум взывал: «Глупо, бесполезно!» Как серьезно слушал Сулла-младший, как он все понимал, несмотря на молодость! Успокаивал. Придумывал оправдания, которые тогда изливались словно бальзам на раны. И мир Суллы, походивший на бесплодную пустыню, начинал сверкать, расширяться, обещать такую глубину и масштабы, которые мог ему придать только этот любимый сын. А потом, благополучно прибыв домой, Сулла-младший умер. Вот так. Все закончилось в два обыкновенных дня, ничем не примечательных. Ушел друг, ушел наперсник. Ушел любимый сын.