– Сорана? Ты имеешь в виду Квинта Валерия Сорана, ученого, который был народным трибуном?
– Именно его.
– Но почему? Он-то в чем провинился? – в изумлении спросил Офелла.
– Он громко выкрикнул тайное имя Рима с ростры, – сказал Сулла.
Офелла открыл рот и задрожал:
– Юпитер!
– К счастью, – солгал спокойно Сулла, – Великий Бог заткнул уши присутствовавшим на Форуме, и вышло так, что Соран кричал глухим. Все хорошо, мой дорогой Офелла. Рим выстоит.
– О, какое облегчение! – воскликнул Офелла, вытирая пот со лба. – Я слышал о всяких странных поступках, но произнести вслух тайное имя Рима – это уму непостижимо! – Он еще о чем-то подумал и не мог не спросить: – А что Помпей делал на Сицилии, Луций Корнелий?
– Обеспечивал для меня доставку зерна.
– Я что-то слышал об этом, но, признаюсь, не верил. Он же ребенок.
– Ммм… – задумчиво протянул Сулла. – Однако то, чего Марий-младший не унаследовал от своего отца, молодой Помпей определенно и в полной мере взял от Помпея Страбона! И еще многое, кроме этого.
– Значит, ребенок скоро вернется домой, – сказал Офелла, будучи не в восторге от этой новой звезды в созвездии Суллы. Он-то думал, что на этом небосводе у него нет соперника!
– Нет еще, – ответил Сулла не моргнув глазом. – Я послал его в Африку – удержать для меня эту провинцию. Думаю, что в данный момент именно это он и делает. – Он показал на ничейную землю, где большая толпа людей униженно ежилась под негреющим солнцем. – Это те, кто сдался с оружием?
– Да. Двенадцать тысяч. Смешанный состав, – сказал Офелла, радуясь смене темы. – Римляне, служившие под командованием Мария-младшего, очень много пренестинцев, самниты. Хочешь посмотреть на них ближе?
Сулла хотел. Но недолго. Он помиловал римлян, потом приказал казнить на месте пренестинцев и самнитов. После чего заставил прочих граждан Пренесты – стариков, женщин, детей – закопать тела на ничейной земле. Он объехал город, в котором раньше никогда не бывал, и очень прогневался, когда увидел то, во что превратил храм Фортуны Примигении Марий-младший, вздумавший строить свою башню.
– Я – любимец Фортуны, – объявил Сулла тем членам городского совета, которые не погибли на ничейной земле, – и лично прослежу за тем, чтобы внутренняя территория храма вашей Фортуны Примигении стала самой красивой во всей Италии. Но за счет Пренесты.
На четвертый день ноября Сулла поехал в Норбу, хотя он уже знал судьбу этого города.
– Они согласились сдаться, – сказал Мамерк, сжав губы от гнева, – а потом подожгли город, прежде убив всех до последнего. Кого убили воины, кто покончил с собой. Женщины, дети, солдаты Агенобарба, все мужчины-горожане предпочли умереть, но не сдаться. Прости, Луций Корнелий. От Норбы не будет ни добычи, ни пленных.
– Ничего, – равнодушно произнес Сулла. – Пренеста принесла достаточно трофеев. Сомневаюсь, чтобы Норба могла дать что-нибудь стоящее и полезное.
И в пятый день ноября, когда взошедшее солнце отразилось от позолоченных статуй на крышах храмов и этот праздничный свет скрасил обшарпанность городских улиц, Луций Корнелий Сулла торжественно въехал в Рим через Капенские ворота. Его конюх вел под уздцы белого коня, который пронес Суллу невредимым сквозь сражение у Квиринальских ворот. Сулла облачился в свои лучшие доспехи. На его серебряной кирасе был изображен момент, когда армия преподносит ему венец из трав у стен Нолы. В паре с Суллой, одетый в тогу с пурпурной полосой, ехал Луций Валерий Флакк, принцепс сената. Позади него парами следовали его легаты, среди них – Метелл Пий и Варрон Лукулл, который был вызван из Италийской Галлии за четыре дня до этого и очень спешил, чтобы успеть к столь важному событию. Из всех, кто впоследствии будет что-либо значить, отсутствовали только Помпей и сабин Варрон.
Единственным военным эскортом Суллы были семьсот кавалеристов, которые спасли его, обманув самнитов ложными маневрами. Армия вернулась в ущелье, чтобы демонтировать укрепления и восстановить движение по Латинской дороге. После этого предстояло еще разобрать стену Офеллы и разнести на поля большое количество камней. Немало блоков туфа раскололось при разборке, но Сулла знал, что ему делать. Весь материал сгодится для кладки стен opus incertum нового храма Фортуны Примигении в Пренесте. От военных действий не должно остаться и следа.
Народ выглядывал из дверей, чтобы посмотреть, как Луций Корнелий Сулла входит в город. Хотя это могло оказаться опасным, ни один римлянин не мог устоять перед зрелищем, которое принадлежало истории. Многие из тех, кто видел процессию Суллы, искренне верили, что являются свидетелями агонии Республики. Ходил упорный слух, что Сулла намерен провозгласить себя царем Рима. Как еще мог он удержать власть? Разве рискнет он уступить власть после того, что сделал? И скоро заметили специальный эскадрон кавалерии, что ехал за последней парой легатов, держа копья вертикально вверх. На эти копья были насажены головы Карбона и Мария-младшего, Каррины и Цензорина, старого Брута и Мария Гратидиана, Брута Дамасиппа и Понтия Телезина, Гутты из Капуи и Сорана, а также Гая Папия Мутила из Самния.