– Можно подумать, его кто-то спрашивал. Слушай, это чушь какая-то. А за каким чертом я тогда тащил с собой машинку? Он же велел мне над статьей работать, а какая может быть статья, если меня похитили?
– Ну как это “какая”? – возразил Юрий. – “Репортаж с петлей на шее”, что-нибудь в этом роде.
– Вот козел, – сказал Светлов, имея в виду Мирона. – Ну и что я теперь должен делать? Слушай, мама же, наверное, с ума сходит!
– Насчет мамы не знаю, а вот Лидочка действительно.., гм…
– Черт, надо им позвонить! Хотя… Мирон с меня за это голову снимет. Если я позвоню Лидочке, он сразу догадается. Она же притворяться не умеет, у нее на лице все написано. А мама, чего доброго, помчится в редакцию отношения выяснять… Вот гад!
– Да, – сказал Юрий, – положеньице. Ты, собственно, зачем звонишь? Уже соскучился?
– Соскучился – не то слово. Тихо тут как в могиле, только сосны шумят да вода плещет. Как там у вас с погодой?
– Дождик, – сказал Юрий. – Даже, кажется, гроза, но где-то в стороне.
– И у меня дождик, – со вздохом сообщил Светлов. – Скука смертная! Слушай, ты когда здесь будешь?
– Не знаю, – честно ответил Юрий. – От Мирона на этот счет никаких распоряжений не поступало. А что, у тебя уже жратва кончилась?
– С провиантом полный порядок, – с деланной бодростью отрапортовал Светлов. – Тут, понимаешь, такая странная штука… Хотел я вечером камин затопить – сыро тут, промозгло… Камин – зверюга, быка можно зажарить, дров завались, а колоть их нечем. Все облазил, а топора не нашел. Ножей, кстати, тоже нет – ни одного. Ну, нож-то у меня с собой. Плохонький, перочинный, но все-таки… Однако дрова им колоть как-то.., несподручно, в общем. Странный какой-то дом. Посуда вся на местах, в шкафу, как положено, крупа, консервы, макароны, вилки-ложки тоже тут.., даже водка есть, целый ящик. А топора нету. Дичь какая-то.
– Действительно, дичь, – задумчиво сказал Юрий. Он еще не понимал, в чем дело, но остатки сна как рукой сняло, и знакомая тревога снова начала подниматься со дна души, как потревоженный неосторожным движением мутный осадок. – Значит, говоришь, топор тебе нужен…
– Да ладно, – сказал Светлов. – Не поедешь же ты на ночь глядя в эту чертову глухомань из-за какого-то топора. Это я так, на всякий случай. Вдруг, думаю, визит намечается, так пускай бы заодно и топор…
– Ясно, – сказал Юрий. – Подумаем, чем тебе помочь. У меня, по-моему, где-то был туристский топорик. Много дров им не наколешь, так ведь тебе там не зимовать.
– Надеюсь, – сказал Светлов. – Слушай, а что Мирон говорит? Долго мне числиться в похищенных?
– Он взял с меня слово, что я буду молчать ровно неделю, – сказал Юрий. – Но мне почему-то показалось, что он сам толком не знает, как будет выпутываться из своего вранья.
– Козел, – повторил Светлов. – Ну ладно, будь здоров.
– Не вешай нос, робинзон, – сказал Юрий. – Звони, если что.
– Договорились, – сказал Светлов и отключился.
«Бред какой-то, – подумал Юрий, кладя трубку. – Если хозяин так боится воров, что увозит с собой топор, то зачем он, в таком случае, оставляет в доме продукты и даже водку? Или все это завезли специально к приезду Светлова, а про топор и ножи просто забыли в спешке? Интересно, о чем они думали, когда ставили в кладовую ящик водки? На кого рассчитывали? Да ну их к черту, надоело…»
Он пошел на кухню и, дойдя до холодильника, вспомнил, что ни ветчины, ни хлеба в доме не осталось. Без ветчины он бы как-нибудь обошелся, но вот без хлеба… Есть без хлеба Юрий не привык, из чего следовал вывод, что надо идти в магазин.
Юрий поскреб ногтями живот под майкой, зевнул и нерешительно потоптался на месте. Идти или не идти? С одной стороны, как будто лень, а с другой – надо. Не сидеть же до завтра без хлеба только потому, что с утра решил проторчать весь день дома! Правда, до завтра осталось всего ничего, но есть-то хочется уже сегодня!
Телевизор в комнате продолжал бормотать – кажется, опять передавали новости. Юрий выглянул из кухни и увидел на экране знакомый подъезд здания, в котором размещалась редакция “Московского полдня”. Услышать, о чем шла речь, он не успел: картинка сменилась, и сексапильная брюнетка, приняв соблазнительную позу, принялась нежно водить указкой по метеорологической карте, предсказывая переменную облачность и кратковременные осадки.
Юрий подошел к телевизору и вывернул ручку регулятора громкости влево до щелчка. Изображение мигнуло и погасло, оставив после себя яркую звездочку в центре экрана, свидетельствовавшую о том, что кинескоп готовится отдать богу душу.
Он присел у стола в кухне, придвинул к себе фарфоровую пепельницу в виде синей рыбины с широко разинутым ртом и золотыми плавниками и закурил. Увы, голод от этого не прошел, а, наоборот, усилился. Смутная тревога не проходила.
«А может, это у меня с голодухи, – подумал он рассеянно. – Бывает же так: мечешься, места себе не находишь, а пожевал чего-нибудь – глядишь, и успокоился…»
«Странно, – подумал он, – зачем, в самом деле, Мирону понадобилось заказывать статью, которую он заведомо не собирался публиковать? Или собирался? Да нет, если бы собирался, то не стал бы затевать эту мистификацию с похищением. А Светлов продолжает писать, и гонорарчик ему платить придется. Мирон не может этого не понимать. Тогда какого черта он крутит?..»
Он представил себе Светлова, который сидит и от нечего делать барабанит на пишущей машинке, а вокруг на десять километров ни одной живой души. Даже топор не у кого попросить…
Юрий медленно встал, не донеся до губ сигарету. Так же медленно он затолкал окурок в рот фарфоровой рыбины и вышел из кухни, ступая так осторожно, словно боялся расплескать что-то невидимое. В комнате ему удалось взять себя в руки, и он перестал красться, как идущий по тропе войны индеец. В ванной он пустил из крана холодную воду, поплескал себе в лицо, чтобы окончательно проснуться, и некоторое время стоял, уставившись на свое отражение в старом потемневшем зеркале, которое висело над умывальником.
То, что пришло ему в голову, было также чудовищно, как и обыденно. Помнится, не то в конце зимы, не то в начале весны по телевидению много говорили об одном провинциальном тележурналисте, которого якобы похитили герои одного из его острых репортажей. Журналист вскорости обнаружился в номере местной гостиницы, где он жил под чужой фамилией, и долго разводил руками, удивляясь, кому это пришла в голову мысль о том, что его похитили. Давая интервью по этому поводу, министр внутренних дел фактически прямым текстом заявил, что этого дурака спасло только чудо. Следующим шагом в задуманной неизвестно кем провокации должна была стать смерть “похищенного” журналиста – естественно, от рук противников свободы слова…
Юрий заметил, что в раковину все еще хлещет ледяная вода, и закрутил кран. “Глупости, – подумал он. – Во-первых, это уже было. Было, прогремело на всю страну и потухло. Но именно потому прогремело и именно потому потухло, что не удалось. А задумано было с размахом! Сначала статья, потом похищение, а потом в придорожной канаве находят труп с пулей в голове и со связанными за спиной руками, и всей общественности становится ясно, кто и зачем это сделал. Сомнения, которые придут в голову самым умным и подозрительным представителям этой самой общественности, не смогут перевесить груза тщательно подготовленных улик. Сомнительно, конечно, чтобы в результате такой провокации кого-то из сидящих в правительстве Москвы чиновников отдали под суд, но скандал все равно получится грандиозный. И между прочим, очень полезный для рейтинга “Московского полдня” и личного благосостояния Мирона. Хотя это так, мелкий побочный эффект… Не хотелось бы думать, что все это затеял Мирон с целью поднятия рейтинга."
«Стоп, – сказал себе Филатов. – Стоп-стоп-стоп! Не гони, приятель, не беги впереди паровоза. Теоретик из тебя сам знаешь какой. Особенно когда время поджимает. Нафантазировать разных ужасов может любой дурак, а вот как, интересно, ты будешь выглядеть, когда вынесешь свои фантазии на суд общественности? Дураком ты будешь выглядеть скорее всего. Истеричным дураком, насмотревшимся телевизора и принявшим все, о чем там лопочут, за чистую монету. Общественность будет по полу кататься, задыхаясь от смеха…»