К р и с т е с к у. Когда я ушел от вас, я зашел к Марку, посмотреть, вернулся ли он…
И о н (входя). А он что, был на рыбалке?
К р и с т е с к у. Дверь открыта, толпа народу… Марку повесился.
И о н. Марку?
К р и с т е с к у. Иди и посмотри…
Ион выбегает.
С и л ь в и я. Где ты был вчера?
К р и с т е с к у. В клубе, играл в шахматы. Я участвую в чемпионате…
С и л ь в и я. Хорошо играешь?
К р и с т е с к у. У меня первый разряд…
С и л ь в и я. А вчера вечером ты играл в шахматы?
К р и с т е с к у. Иоана — сумасшедшая! — ушла от Марку… Да, играл.
С и л ь в и я. Здорово, что ты вечерами играешь в шахматы, а в церковь не ходишь. Ион, наверное, ошибся. Он тебя видел вчера вечером… Ты ведь играл в шахматы в клубе… Было бы ужасно, если бы вчера ты не играл в шахматы.
К р и с т е с к у. Почему?
С и л ь в и я. Очень больно, когда у тебя нет отца, унизительно, стыдно признаваться в этом, но уж лучше его вообще не иметь, чем иметь какого-нибудь мерзавца.
К р и с т е с к у. Ты начала рассуждать, как Ион…
С и л ь в и я. Я так счастлива, что готова расцеловать тебя!
К р и с т е с к у. Ну, ей-богу, это не я…
С и л ь в и я. Мне хочется расцеловать тебя за то, что ты играешь в шахматы и вчера вечером был в клубе. Пойди сюда, я тебя поцелую. (Целует его.)
В этот момент входит И о н.
И о н. Даже умереть пристойно не смог, умер как крыса, висит на собственном ремне, словно на выставке… Плохо умер, шумно, чтобы все обратили внимание, чтобы жалели, плакали… И еще вырядился, ублюдок, в мой зеленый свитер…
К р и с т е с к у. Он оставил записку, что спирта не воровал и ни в чем не виновен.
И о н. Тогда зачем же этот шут покончил с собой?
К р и с т е с к у. Задели его человеческое достоинство…
И о н. Ах, не трогайте нас, мы ранимые… Но любая рана заживает. Он умер, как шут.
К р и с т е с к у. Нельзя так говорить о мертвых.
И о н. Он не мертвый, он самоубийца. На себя руки наложить — все равно в штаны наложить. В рифму получается. Хотя откуда тебе знать, что такое рифма. Ты же стихов не сочиняешь. Сильвия, у тебя еще болит голова?
С и л ь в и я (выключает телевизор). Нет. Меня телевизор раздражает…
К р и с т е с к у. Марку решил, что пострадала его честь…
И о н. Чушь собачья, он, видите ли, расстроился! Просто сбежал от ответственности! Гроша ломаного не дам за тот цирк, который он сегодня нам устроил.
К р и с т е с к у. Надо уметь прощать…
И о н. Брось ты это церковное благолепие. Я простил своего отца, который избивал меня вилами. Простил, потому что он мой отец. А сейчас — дудки!
К р и с т е с к у. Тебе надоело?
И о н. Надоело. Мертвый Марку раздражает меня гораздо больше, чем живой. Живой он обязан был держать ответ за каждую совершенную им мерзость, а теперь захлопнул за собой дверь, как самый трусливый из трусов, и вывесил табличку: закрыто на веки вечные! Ишь какой чувствительный! Его оскорбили? Сколько же раз тогда я должен был лезть в петлю?
С и л ь в и я. Значит, ты верил в себя.
И о н. Нет, нет, нет! Ни во что я не верил: ни в себя, ни в кого другого. Не верил также в отцовские побои, в смерть, в шахматы… Нет, ни во что я не верил. Если бы поверил, может, и обрел бы душевный покой, нашел бы свое счастье. Я мог бы стать настоящим похитителем велосипедов. А может, стал бы чемпионом по шахматам. Нет, я не верил ни в справедливость, ни в достоинство и тэдэ и тэпэ… Как не верил и в то, что их не существует… Я был на нуле, в состоянии невесомости. Именно туда запихнули меня эти господа… Но я остановился. А они возвышались… Мне не хотелось на них походить. Они, как говорится, были для меня живым примером: я не захотел стать таким, как они…
Кристеску, ни слова не говоря, поднимается и выходит.
Сильвия, ты его целовала. Он что, признался?
С и л ь в и я. Нет, именно поэтому я его и поцеловала. Так лучше. По крайней мере сохраню свое детское представление о том, как появилась на свет… У всех девочек, с которыми я играла в куклы, у всех мальчиков были отцы, мне одной сказали, что я сделана из цветов… И никто не объяснил, что это значит, и тогда я сама придумала, как это случилось… Я представила себе это так. Однажды пошла мама в сад. Сад у нас был огромный, запущенный… Цветы цветут, яблони… акации… Собрала мама букет: васильки, маргаритки, душистый горошек, майоран, полынь и ночную красавицу — и из всего этого сделала мне руки, а потом взяла сушеницу болотную, львиный зев, ковыль, цвель и мелиссу, душистый горошек и васильки и сделала из них мне глаза, рот, щеки, ступни, коленки и уши. А цвет моих глаз, мои волосы, мою кровь сотворила мама из винной ягоды и жасмина, смешав их с васильками и душистым горошком. Анютины глазки и махровая мята, цветущая пшеница и олеандр наполнили меня радостью и надеждой. Из васильков и душистого горошка, из всех цветов родила меня мама однажды летом сразу после восхода солнца. Я всегда чувствовала, что вся сделана из цветов, и не обижалась, когда слышала от людей, что меня нашли в цветах.