– Вечером увидимся.
– Не надо, Тыквочка. Не насилуй себя. Тут полно красивых медсестер. В очереди стоят, чтобы со мной пококетничать. Угощу конфетами – и они у моих ног. Но не волнуйся. Тебе тоже достанется.
Селия засмеялась. Как бы ей хотелось сохранить эти моменты, когда отец так весел, игрив и даже остроумен…
– До вечера!
Она нагнулась, поцеловала его в щеку и побежала к выходу. По пути схватила в больничном кафе маффин с изюмом – пока не голодна, но потом наверняка захочет есть. Расплатилась и послала эсэмэску Эндрю Нгуену: извини, задерживаюсь, навещала отца в больнице. Уже в дороге, скоро буду.
Буквально через несколько секунд зазвонил телефон. Эндрю.
– Что с отцом?
– Упал… не заметил снегоуборщик.
Квадратные очки Нгуена внезапно заполнили весь экран – зачем-то поднес телефон к самому носу.
– Ну и как он? – прошептал страшным шепотом.
– Ничего… легкое сотрясение.
– А чем твой отец болен? Деменция?
Нгуен, как правило, не затрудняется с выбором выражений, но на этот раз в голосе прозвучала искренняя озабоченность.
– Не знаю… – отчего-то солгала Селия.
– Сколько ему?
– Шестьдесят пять.
Эндрю нахмурился и кивнул:
– Оставайся с ним. Можешь сегодня не приходить.
– Нет необходимости. С отцом все в порядке.
– Это твой отец, Селия, – с нажимом сказал Эндрю. – Ты сейчас в клинике?
– Да… на выходе. А как же презентация? – запротестовала она.
– Ты можешь поработать и там. Адам вернул рукопись, сейчас скину тебе его правки. Пройди текст, внеси что нужно… если нужно. Подрегулируй, чтобы статья была к утру готова.
– А презентация?
– Сам проведу, не беспокойся. Ты, оказывается, говорила с комиссией по этике? Я видел твое сообщение.
– Да. – Селия оживилась. Если что и отвлекало ее от мрачных мыслей, то это работа. – Теперь кто-то из нас должен присутствовать на каждой операции.
– Кто-то из нас? Ты, к примеру?
– Я, Ко-И… кто-то. Хорошо бы Мо. Эсте тоже предложила, если нужно. Но это только на один месяц, они просто капризничают…
– Засранцы, вот они кто! “Капризничают”…
Селия опасливо покосилась на старушку с бубликом рядом – телефон был включен на громкую связь, чтобы не прижимать к уху. Слышала грубость или нет?
– Отвяжутся, – пробормотала она.
Волей-неволей Селия была замешана в конфликт с комиссией по этике. Ветеринары утверждают, что Эндрю небрежно обращается с подопытными животными. Экономит на болеутоляющих и якобы как-то позволил себе говорить о животных в уничижительном тоне. Слышали бы вы, ветеринарно-этические величества, в каком тоне он говорит с сотрудниками…
Определенно, ветеринары – самая чувствительная и уязвимая категория. Хотя нельзя сказать, что обвинения возникли на пустом месте. Что да, то да – Эндрю, особенно в плохом настроении, несет иной раз черт-те что. Но Селия прекрасно знала и одного из самых непримиримых ветеринаров, тот в этом смысле еще почище Нгуена – например, после ошибки Эндрю в эксперименте, в результате чего мышка погибла, взял да намекнул на азиатское происхождение их шефа. Чему, мол, удивляться? В Корее собак едят. Возможно, некое моральное преимущество у ветеринара и было, но этим идиотским высказыванием он это преимущество полностью уничтожил. Родители Эндрю приехали из Вьетнама через месяц после того, как Джеральд Форд сменил Никсона на посту президента США. Фотография с церемонии натурализации, где вся семья широко улыбается на фоне звездно-полосатого флага, висит на стене кабинета Эндрю, на самом видном месте. А сам он во Вьетнаме никогда не был, вырос в пригороде Бостона.
Корея – это Корея, а Вьетнам – это Вьетнам, но намек более чем прозрачный. Селия еще не достигла возраста, когда люди могут мириться с такого рода расистскими высказываниями.
– Когда они выпишут твоего папу?
– Сказали, завтра утром.
– А они проводят стандартную проверку для плюс шестьдесят? Память, ориентация и все такое?
– Не знаю… – Ей вовсе не хотелось делиться своими проблемами с Эндрю.
– Попроси, чтобы сделали. Никогда не бывает слишком рано. Вспомни свою бабушку… или я что-то путаю?
Нет, Эндрю не путал. Попал в самую точку.
Если бы Селия не была свидетельницей угасания бабушки, матери отца, выбрала бы, наверное, другое направление. Но тогда она дала себе клятву: во что бы то ни стало найти способы лечения этой болезни. Любой ценой. Дни и ночи работала, копила деньги на Гарвард, а после выпуска потребовалось еще несколько месяцев таких же бешеных усилий, чтобы попасть в лабораторию Эндрю. Селия помешалась на этой болезни. Борьба с альцгеймером стала одновременно и целью жизни, и способом существования. У нее просто не было времени – болезнь не ждет, пока кто-то найдет способ лечения.