- Разве это ломание, потянул обратно тросом и кол на месте. Я дяде уголь так-то завозил, своротил калитку с воротами, в сарай аж уволок... - Миша икает, на ствол перекошенный упёрся, обнимает кривой столб.
...Все криво на него смотрят. Дело говорит, трос нужен.
- О! Вот это человек! - Рытков усохший пролом плетня заслонил, индюка Цирю глухо призирает. - Ты Чирей давай двигай, иди вместо квочки яйца высиживай. Семью мне разрушать пришёл. Вон отсюда ворона! Пропади гнус! Езжай дальше, иди сажу с дымохода скоблить.
Миша тоже топнул хилой ногой на Цирю, повторил негодование:
- Маршируй воробей гнусный, чеши женским подолом пятки голые.
Адаш зубами хруст айвы перетирает, под вопли жены, - приятеля в прохладу тени увёл.
- Завтра беру тебя на охоту, сегодня пей Сверчок. Сколько стаканов потянешь, столько фазанов уложим - как пить дать возьмём. Скажи Мишаня ловкую ворожбу нашей удаче: - ффаззан...
Мишаня уронил голову в ямку разрытую лапами кур: - Фааазз..., и уснул. Свою любовь к фазанам уткнул в пыль и перья куриные.
Рытков двумя пальцами ржавый Мишин чуб оттягивает, ногой валяющийся кирпич под сорную голову пихнул, ладони выхлопал: пусть уроненный череп с удобством дышит в жару полудня.
Сам, уехал возить дроблённые кукурузные стебли, в бетонную силосную яму, нагонять оторванной скоростью, ровные Циревы ходки.
А ведь Миша Илиичин тоже шофёр. В прошлом месяце пьяным ехал, виляя расшатанный кузов, временами в обочину трассы уходил. Его гаишники нагнали на Каракуртском перевале... Он закрылся в кабине, и пока те целый час вокруг ходили, пугали, угрожали, щели выискивали, по стёклам запотевшим били; он отрешённую усталость показывал, урывками спал в закрытой кабине. Смотрел изнутри как белые ремни с портупеями с пустыми кобурами, опоясанные поверх мышиной формы блестят, полосуют его бедствие, отражают заходящие искры солнца.
Грани в болтах номеров слизаны - не смогли ленивые открутить полосу жести. Почесали барсуковую щетину под фуражками и уехали наказание номеру придумывать. Миша тоже завёл машину, и поехал...
Участковый протокол составил, права водительские забрал. Завгар перевёл его в ремонтники.
Спит слесарь Илийчин в пыли, мухи навозные выдохи его обсели, везде для насекомых пропитание раздольное: в нектар цветка назойливые лезут и на кучу тлеющего помёта тоже слетаются.
...А охотники наши, уже осторожно топчут ранние сумерки, воскресный день в полях стоит: - Адаш Рытков, Миша Илийчин, Афоня Батрын и Цирю-белильщик,- пробираются крадущимися шагами, - охоту на фазанов открывают. День светлеет молчаливо, тишина утомляет ожидания, неведомо куда это фазаны спрятались. Ходили охотники долго, уже жара с макушек деревьев на землю стала сползать, тяжёлые ноги вымотались, и ловцы совсем потеряли охоту впустую бродить, голод и жажда к ним подкралась. Цирю, вроде цветастый пернатый хвост в зарослях видел, кто его показал неведомо.
И посуду с собой взяли нужную, везут в багажнике машины: казан, сковороду, большая поварёшка есть; миски никелем греют - словно с облаков упали. Животы урчат от одной мысли о дикой курице, хочется снедное фазанье мясо покушать, до самых ступней голод насыщает звериную страсть.