Удача, ногам измотанным, ниспослала бы излишнюю силу.
Вот оно везенье, - поляна накрытая.
Полеванье в убранных полях, непременно отметить надо.
...Набили воронят сплошь пернатых серых, настрелялись вдоволь, спалили запас патронов. Выискивали птенцов ещё не летающих, из гнёзд выбивали. Общипали пух-перья гадкие. Вороная синева кожи в дрожь горячую бросает. Прокоптили на огне. Потом уверенно и долго варили крикливую птицу. Вино больное-сизое наливают, по цвету, с перьями застрявшими в глазах переливается вино, в самый раз ловчему положенной страстью расслабиться.
Я воронятину не люблю кушать, жевать вареную резину точно не буду! - заявил Цырю, - у меня баранки пресные в бардачке.
Будешь! Будешь, - сказал утвердительно Рытков.
И другие за ним смело повторили: - Будешь!..
Грызли жилы вязкие, вином марким запивали, окончательно разморили состояние. Цирю в стороне баранки солённые крошит.
- Он ворону не ест, что бы потом осрамить на всех нашу неудачу, - догадался Миша.
- Точно Сверчок...
И все мигом накинулись на Цирю, двое руки скрутили, Миша ему вороньи крылья стал впихивать в горло.
Жуй! Ешь! Грызи! - кричат неудачники, кулаками решительно бьют по скулам, рёбра ногами чешут. Запихали варённую синюю ворону в живот Цирю, и довольными на его резиновое рычанье смотрят...
Устали. С набитыми желудками уснули в тени деревьев под недалёким вороньим гнездовьем. И тёплый суховей всё носил пыль полей под защитные полосы лесных насаждений, утомлял возделанный простор хлебной степи. Небо облаками затянуло, вороны низкой тучей кружат над землёй, дождь каркают.
Миша первым проснулся, вместо пропавшего веселого настроения, чёрная грусть обволокла его состояние, голова как варённая тыква. Он пошёл к недалёкому колодцу, журавлём достал холодную воду, весь чан на больную тыкву вылил, ощущение, вроде в детстве, мать сиреневой веткой отхлестала.
Всех разбудил. - Что вам снилось братва?.. - спросил угрюмо он.
- Мне огромная ворона, - уныло щупал скулы Цирю, - кружила надо мной, кружила, клюв больше дула ружья, ворона жутко клевать лицо принялась, хорошо, что проснулся.
- А мне глаза, барсуки забинтованные атаковали весь сон, и менты опоясанные белыми сосисками - загрызть грозились. Мне бы ружьё взять, да вылезти из машины не могу, руки вроде связаны...
Миша из бутыли плетённой оцедил в кружку осадок вина, выпил половину, посмотрел на сонного Адаша, сказал шёпотом: - Фазан.
Допил. Потом уставился на Цирю и громко на всё поле проорал:
- Вооорронна!
Клюющие зёрно земли вороны испугались, закаркали под облаками наступающей осени, поднялись в холодеющее небо, стали чёрным облаком кружить над людьми, охочим выкормленных воронят варить.
- Воррроны! - крикнул Миша вороватому вороньему вертепу, и отбросил воронку пустой плетёнки...
Может, кто скажет, что такое вряд ли могло случиться, но Миша лично там был, и тоже бил Цирю. И сам видел, - как закроил сердитый, мелкий, уже не летний дождь.