«…зовалась некро…тией, — наконец, коротко откликнулась Нази, и уточнила: — Пыталась».
«Зачем?» — граф, кажется, и сам прекрасно знал ответ на этот вопрос.
«Привычка», — в отличие от обычного мысленного общения, когда оба они находились в одной реальности, сейчас внутренний голос Дарэм был полностью лишен даже намека на эмоции, как, вероятнее всего, и голос самого Кролока. Однако он не сомневался, что Нази прекрасно поняла истинную суть его вопроса. И предпочла не отвечать, чем только подтвердила догадки графа.
«Ты знаешь, что делать?» — поинтересовался он, и на этот раз с ответом его собеседница не задержалась.
«Смутно, — откликнулась она. — Ждем… цикла… теории… должно… тать. Если следующей… не очнусь… думать».
Должно сработать… в этом ответе не содержалось ничего, пусть даже и отдаленно похожего на уверенность, однако, похоже, выбора ни у Дарэм, ни у самого графа и впрямь не было. До позднего, сумрачного рассвета оставалось не более трех часов, но солнце уже ощутимо преобладало над луной, а это, в свою очередь, означало, что до завтрашнего вечера шансов восстановить связь духа Нази с ее же телом было ничтожно мало.
«Я тебя услышал», — сообщил граф и, чувствуя, что подобное общение отнимает у него, а значит, вероятно, и у самой Дарэм слишком много сил, предпочел «замолчать», углубившись в собственные, весьма мрачные размышления. Прислонившись затылком к резному изголовью формально принадлежащей ему кровати, так и не выпустивший руки женщины фон Кролок, устремил рассеянный взгляд на почерневшую от времени бронзовую ручку входной двери.
Если Нази ошиблась в своих предположениях и к следующему вечеру не сумеет вернуться в собственную физическую оболочку — у них, пожалуй, действительно серьезные проблемы. А возможно, напротив, такой исход мог бы с легкостью избавить от этих проблем их обоих.
Останься Нази на тропах, и все стало бы гораздо легче — отсутствие предсказуемости без сомнения притягивало, будоражило кровь, увлекало. И становилось причиной непредсказуемости его собственных реакций, от которой Кролок уже порядком успел отвыкнуть. И которой не слишком хотел. Так легко было бы «сломать» Дарэм, превратив в подобие прочих людей, коих побывало в этом замке немало — привычное, стабильное, понятное, легкое в обращении… Вот только сломанной Дарэм была Кролоку не нужна. А «целой» — угрожала его тщательно выверенному внутреннему балансу.
Если бы Нази со своим безрассудным благородством не была столь поспешна в своем решении, если бы сам граф лучше подготовился к возможному обороту дела, не позволив ей «заразить» себя этой поспешностью… Бессмысленные, беспомощные рассуждения, никуда не ведущие и порожденные осознанием того, что он, Кролок, с недостойной его опыта беспечностью загнал себя в ловушку. Одна часть графа отчаянно желала, чтобы Дарэм исчезла, оставив его в состоянии давно изведанного душевного спокойствия, вторая — так же отчаянно боялась, что желание первой исполнится.
Нынешней ночью для графа стала очевидной еще одна тревожная истина: та самая, в которой женщина не посчитала нужным признаваться — в слепом стремлении уничтожить своего «создателя» Нази Дарэм рисковала уничтожить саму себя.
Время медленно утекало, приближая рассвет, размеренно и гулко тикали часы на каминной полке — неумолимо вращались черные копья стрелок, точно так же, как и сам фон Кролок, вынужденные идти по кругу, вырваться из которого самостоятельно уже не могли.
— Сколь много страсти таит ваша ненависть, почтенная фрау Дарэм, — оторвав взгляд от тускло-серого предрассветного сияния, призрак которого лишь угадывался между горными вершинами, с кривой усмешкой посетовал граф, обращаясь к своей бездыханной собеседнице, и с горечью добавил: — И сколь много ненависти в вашей страсти. Что ж… Герберт!
— Ну и до чего ты додумался? — молодой человек, появившийся ровно секунду спустя после зова старшего фон Кролока, полувопросительно, полуудивленно окинул взглядом представшее перед ним зрелище, показавшееся виконту довольно странным. Его отец полулежал на кровати справа от тела фрау Дарэм, и вид у него был какой-то на редкость отрешенный, словно мысли его все еще блуждали где-то в сферах, Герберту недоступных. Младший фон Кролок таких настроений графа терпеть не мог, поскольку, как правило, за этой молчаливой задумчивостью, больше похожей на оцепенение, не следовало ровным счетом ничего хорошего.
— У меня есть к тебе очень личная просьба, — твердо проговорил Кролок, через комнату глядя своему наследнику прямо в глаза. — Это тот редкий случай, когда я прошу тебя просто довериться и сделать, как я скажу, не задавая лишних вопросов.
— Начало твоей речи мне уже не нравится, — хмурясь, признался Герберт, в ответ получив лишь едва заметную улыбку графа. Отец и впрямь редко обращался к нему с просьбами, еще со времен его ученичества больше привыкнув раздавать распоряжения, а уж личных просьб виконт и вовсе мог припомнить лишь пару за все время их знакомства.
— Уверяю, продолжение будет не столь кошмарным, как рисует твое воображение, — заметил фон Кролок. — Полагаю, оно тебе даже некоторым образом понравится. Я всего лишь предлагаю тебе еще раз выйти на прогулку.
*
Возвращение в мир, принадлежащий живым, на этот раз далось Дарэм сложнее обычного, словно она продиралась сквозь постоянно цепляющийся за одежду колючий кустарник, затрудняющий каждый ее шаг на пути к цели. И поскольку время на изнанке всегда текло совершенно иначе — а точнее, темные ее глубины не были подвластны шагу часов в принципе — распахнув, наконец, глаза, Нази не имела ни малейшего представления, который час или, если уж на то пошло, который день. А возможно — который год. По крайней мере, она нисколько не удивилась бы, если бы выяснилось, что с момента ее весьма нелепого падения за грань в реальном мире прошло гораздо больше суток, ибо даже для живых двадцатиминутное пребывание на тропах превращалось в личную застывшую бесконечность. Что уж говорить о немертвых.
Привычным, выверенным по силе жестом сдвинув в сторону крышку саркофага, Нази села, подстраивая зрение к царящей в склепе Кролоков темноте, а заодно и чутко прислушиваясь к окружающей ее действительности.
Огромное каменное строение, как и всегда, жило своей собственной жизнью — где-то заскрипела раскачиваемая сквозняком дверь, тихо позвякивали хрустальные подвески дремлющей под потолком бального зала люстры, которая, как и кладбищенские вампиры, «оживала» только в ночь зимнего солнцестояния, в библиотеке огонь с треском пожирал дрова… Деловито зашуршала мешками нацелившаяся на куколевские запасы крупы мышь, и Дарэм мельком подумала, что мерзавку стоит изловить, покуда она не нашла себе достойную компанию и не расплодилась. Мышь в замке завелась уже при Нази. Неизвестно было, откуда она явилась посреди зимы, зато отсутствие конкуренции при наличии мешка с зерном явно стало для нее поводом задержаться в столь гостеприимном месте. Страдал от ее присутствия один только Куколь, чей провиант вот уже неделю подвергался разбойничьим набегам, однако сам горбун противопоставить хвостатой ренегатке мог только мышеловку, на которую и без того не обделенное разносолами животное, разумеется, плевать хотело, а попросить помощи у хозяев слуга стеснялся, и Дарэм не могла его за это винить. Представив себе реакцию графа или виконта на предложение выслеживать в замке мышь, а заодно и вообразив, как именно выглядела бы подобная охота в исполнении высших вампиров, Нази тихо фыркнула себе под нос, твердо решив прийти Куколю на помощь нынче же ночью, и наконец, огляделась внимательнее.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что в догадках своих Нази оказалась права — она и впрямь пришла в себя в неурочное время, поскольку гроб, принадлежащий Герберту, был вопиюще пуст, сияя из-под небрежно перекошенной крышки пижонским золотистым бархатом внутренней отделки. «Застилать постель» виконт, как уже успела заметить Дарэм, вообще не трудился, да и в целом, в пику аккуратному до тошноты отцу, склонен был превращать пространство вокруг себя в бардак, который сам он упрямо продолжал называть «творческим беспорядком». Отвернувшись от обиталища младшего фон Кролока, находящегося справа от нее, Нази обратила взгляд на саркофаг старшего, который, довершая иллюзию того, что даже «спать» она ложится под конвоем, располагался слева.