— Изыди, упырь, — почти ласково попросила она. — Я в ваши с графом предпочтения не лезу, и вы в мои не суйтесь. Так что, если вам нравится лежать в гробах — ради Бога, а меня более чем устраивает моя кровать.
— Ты хотела сказать, отцовская кровать, — ничуть не обидевшись на «упыря», поправил ее Герберт, которого, как уже успела убедиться Дарэм, вообще крайне сложно было задеть в те дни, когда в планах у него не значилось на кого-нибудь разобидеться.
— Что-то не припомню, чтобы он хоть раз потребовал от меня уступить ему место, — язвительно заметила Нази. — А впрочем, называй, как хочешь, мне все равно.
— И при чем здесь предпочтения, спрашивается? — младший фон Кролок в недоумении покрутил головой. — Думаешь, мне приятно каждый день в склеп спускаться? Но даже я, хоть отец и называет меня крайне легкомысленным и инфантильным, понимаю, что это необходимая мера предосторожности, в то время, как ты, фрау «я-знаю-о-вампирах-больше-тебя», поступаешь откровенно глупо, ставя под угрозу не только себя, но и нас.
На это заявление Нази отвечать и вовсе не стала, поскольку некая неумолимая логика в словах Герберта действительно присутствовала — во время дневного сна вампиры были абсолютно беспомощны и уязвимы, так что предпочитали прятаться в наиболее укромных и защищенных местах, вроде подвалов, погребов, пещер или — чаще всего — гробов. Такое пристрастие к центральному элементу похоронной атрибутики объяснялось не столько вкусовыми предпочтениями немертвых, сколько определенной внешней «естественностью» выбора. В случае визита нежданных гостей мирно лежащий в гробу покойник вызывал куда меньше вопросов, чем, скажем, тот же самый покойник, лежащий где бы то ни было еще.
Разумеется, гостей, тем более незваных, в замке практически никогда не бывало, однако, если учитывать, что единственной защитой вампирского логова в светлое время суток был Куколь, боевые способности которого стремились к абсолютному нулю, такой шаг был, пожалуй, весьма предусмотрительным. Вот только сама Нази при мысли о том, чтобы добровольно улечься в гроб, не испытывала ничего, кроме отчетливого отвращения. В отличие от тяжелых каменных саркофагов старшего и младшего фон Кролоков, кровать хотя бы позволяла Дарэм убеждать себя, что она еще не умерла.
— С каждой ночью ты становишься все несносней, — сокрушенно посетовал Герберт, обращаясь к сводчатому потолку коридора, и, как всегда, резко отбросив в сторону любимейшую из своих личин, которую Нази про себя именовала маской легкомысленного паяца, уже серьезным тоном спросил: — Дарэм, ты ведь понимаешь, что твой юношеский протест затянулся, и долго так продолжаться все равно не может? Мне на тебя уже смотреть страшно.
— Так не смотри, тебя никто не неволит, — толкнув дверь библиотеки, сквозь зубы процедила Нази, истово надеясь, что сегодня ей повезет, и помещение окажется не занятым. Однако, как видно, судьба сегодня была настроена по отношению к Дарэм особенно неблагожелательно, поскольку хозяин этой «обители знаний», а заодно и всего замка в целом, обнаружился за одним из столов возле самого камина. Черные волосы собраны на затылке в безукоризненно аккуратный «хвост», бледные пальцы опирающихся локтями на столешницу рук сцеплены замком под подбородком, и вид, в целом, донельзя невозмутимый.
Нази отчетливо захотелось выругаться, но она усилием воли сдержала этот неблаговидный порыв — со старшим фон Кролоком Дарэм старалась пересекаться как можно реже, поскольку в его присутствии, с недавних пор, находиться ей стало весьма затруднительно. Слишком уж сильно было искушение перейти от абстрактной жажды разрушения к более конкретным действиям, и удерживало Нази лишь осознание того, что против полностью осознавшего себя и реализовавшего свой потенциал трехсотлетнего высшего вампира шансов у нее не больше, чем у молодого стражника, столкнувшегося на темной улице с профессиональным убийцей.
— Отец, спасайся, — с порога посоветовал младший фон Кролок. — Фрау сегодня определенно не в духе.
Взгляд серебристо-серых глаз на мгновение оторвался от книжных страниц, задержавшись сначала на лице довольного своей «шуткой» сына, а затем — на самой Дарэм.
— Доброй ночи, Нази, — ровно сказал граф. — И тебе тоже, Герберт, хоть ты, должен отметить, и ведешь себя просто отвратительно, так что, может статься, не заслуживаешь подобного пожелания. С твоего позволения, я все же рискну и останусь там же, где сейчас. Фрау Дарэм не возражает.
— Доброй ночи. Разумеется, Ваше Сиятельство, — Нази коротко кивнула.
Возражать не было ни малейшего смысла, поскольку этот вопрос уже был решен четыре ночи тому назад, когда Дарэм впервые наткнулась на графа в библиотеке, как и теперь, мирно изучающим какой-то талмуд. В ответ на изъявленное ею неудовольствие от подобной компании граф лишь развел руками и сообщил, что абсолютно не намерен подстраивать свой график под график Нази, так что, в случае каких-либо претензий, «любезная фрау Дарэм» вполне может удалиться — задерживать ее ни в коем случае не станут. Поспорить с законностью этого предложения Нази не смогла бы при всем желании — фон Кролок был в своем праве, к тому же его, в отличие от Дарэм, все полностью устраивало. И именно это злило женщину больше всего.
Впрочем, как выяснилось в тот же вечер, соседство графа оказалось на удивление терпимым, хотя Нази и опасалась, что его присутствие будет всерьез действовать ей на нервы. Фон Кролок мирно занимался своим делом, обращая на Дарэм не больше внимания, чем на окружающую его мебель, и она, к вящему своему удивлению, постепенно успокоилась, полностью сосредоточившись на очередной подборке демонологических трактатов. С тех пор они сталкивались еще дважды, и всякий раз эти встречи проходили в тишине, нарушаемой лишь вежливым приветствием и не менее вежливым прощанием. Вот и теперь граф, дождавшись ее кивка, вновь перевел взгляд на лежащую перед ним книгу, явно намеренный не изменять уже сложившейся традиции и тактично позволить Нази сделать вид, что его здесь нет.
— Ну и что за заумную чушь ты изучаешь на этот раз? — подойдя к столу, Герберт бесцеремонно заглянул в раскрытый почти на середине том.
— Руководство к частной патологии и терапии внутренних болезней. Эта, как ты выражаешься, заумная чушь весьма полезна для понимания процесса функционирования нервной системы человека, и, если бы ты взял на себя труд интересоваться чем-то более серьезным, чем бредни современных мистификаторов или измышления романтиков от науки, подобных нашему знакомому профессору…
Продолжения этой мысли Дарэм так и не услышала, поскольку поспешила скрыться в темных лабиринтах стеллажей, прихватив со стола зажженную свечу.
Ей теперь не нужен был источник света, чтобы видеть в темноте, однако Нази, как и прежде, всюду ходила с лампой. Она могла слышать топот крошечных мышиных лапок в подвале, но, за пару дней научившись контролировать уровень «громкости» окружающего мира, никогда не обостряла слух выше человеческих пределов. Она могла спокойно приподнять угол массивной кровати, чтобы вытащить закатившуюся под нее щетку для волос, но не позволяла себе делать этого, равно как не собиралась обучаться менталистике. И пить человеческую кровь.
Пресловутая вампирская жажда. Дарэм избегала думать о ней и, тем не менее, прекрасно осознавала, что именно в жажде кроются причины всего — приступов гнева, наплывов апатии, тревоги, невозможности усидеть на месте, желания куда-то бежать, сухих спазмов в горле, дрожи в руках и судорог, скручивающих тело в болезненный узел так, что порой женщина по несколько часов проводила, скорчившись на огромной кровати, не в силах подняться и впадая в странное полузабытье. Душа Нази Дарэм не желала крови, но мертвое тело, к которому она отныне была прикована, требовало ее с каждым часом все сильнее.
«Я справлюсь, — в тысячный раз за эти дни повторила себе Дарэм, забираясь на стремянку, чтобы вытащить с полки запланированные к изучению на сегодня книги. — Нужно только потерпеть. Совсем немного».
*
— И ты не собираешься вмешаться? — убедившись, что Нази, сознательно не пользовавшаяся вампирским слухом, отошла достаточно далеко, негромко поинтересовался Герберт, падая в кресло напротив отца. — Черствый вы все же человек, папА, позвольте заметить. Ваша и без того мертвая избранница, кажется, всерьез решила сделаться еще мертвее, а вы сидите тут и ухом не ведете, бессовестно сваливая на меня роль парламентера.