— Я не говорил, будто отказываюсь! — пошел на попятную юноша, напоследок бросив на Нази короткий и донельзя ехидный взгляд, свидетельствовавший о том, что этот «бой» Герберт все-таки выиграл, оставив последнее слово за собой. — В принципе, я даже готов пойти вам навстречу и, вспомнив юность, вновь принести себя на алтарь науки. Но мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас толком объяснил, что от меня требуется. Разумеется, помимо страсти и нежности, коими полнится моя трепетная душа!
*
Скромно обставленная, но безукоризненно чистая квартирка состояла всего из трех комнат и ютилась под самой крышей высокого и узкого краснокирпичного дома, зато из окон ее открывался великолепнейший вид на освещенный ночными огнями город. Именно сюда вел остаточный ментальный след, отпечаток которого отец сумел подхватить без особого труда, и за минувшие десять дней Герберт до отвращения успел насмотреться на заветную квартиру снаружи. Однако внутрь решился войти только теперь.
Сам граф принимать участия в «охоте» не пожелал — доставив Герберта к искомому дому и указав нужное направление, «шагнул» обратно в замок, предоставив сыну самостоятельно мучиться с так скверно дающимся ему зовом, который Герберту худо-бедно удалось закрепить только к седьмой ночи. Похоже, отец считал всю эту историю неплохим поводом для еще одной тренировки. Ну, или категорически не желал надолго покидать свою немертвую избранницу, общению с которой в последние несколько недель посвящал столько времени, что, будь Герберт помоложе лет эдак на семьдесят, он бы непременно начал ревновать. Впрочем, ничто не мешало ему делать вид, будто он и впрямь ревнует, не давая ни отцу, ни Дарэм особенно расслабляться. Отказывать себе еще и в этом развлечении виконт ни в коем случае не собирался.
Не раз за эти злосчастные десять ночей Герберта одолевало желание плюнуть на зов и перейти к более активным действиям, однако он находил в себе достаточно терпения, чтобы не рисковать. Одно дело — очаровывать юношу, который и так не против быть очарованным, и совсем другое — идти «на штурм» человека, не только не склонного к увлечению представителями своего пола, но к тому же имеющего некое предубеждение против тебя лично. При таких условиях повредить сознание мгновенным и сильным воздействием было легче легкого, а молодой человек нужен был виконту в своем уме. Так что он, ругаясь себе под нос, честно потратил изрядное количество времени, чтобы его ментальное присутствие в разуме «жертвы» стало как можно более незаметным и привычным — это все, на что виконт мог рассчитывать. Взывать так, как делал это отец, Герберт не умел, а посему и тянуть дольше смысла не видел.
Простенькое светлое платье, из тех, что нынче были в моде у мелкого пошиба горожанок Европы, аккуратно примостилось на стуле. Его хозяйка крепко спала, умиротворенно посапывая слегка вздернутым, «обрызганным» светлыми веснушками носом, и Герберт усмехнулся, на мгновение склонившись над ее постелью, вглядываясь в знакомые черты миловидного личика. Сейчас, когда он видел ее прямо перед собой, виконту вовсе не требовалось зрительного контакта: попавший под зов однажды — навсегда сохранял в своем разуме некий след, пройти по которому не составляло труда, даже если след этот был оставлен другим вампиром. Тем более, Герберту не требовалось от девушки ничего серьезного — лишь слегка коснуться ее сознания, делая и без того глубокий и безмятежный сон еще глубже.
Бесшумной тенью скользнув к двери, виконт подумал о том, насколько все же эта фроляйн — или, судя по всему, уже фрау — везучая особа. Мало того, что сумела избежать верной смерти от вампирских клыков, будучи всего в шаге от участи весьма и весьма незавидной, но и теперь, волей провидения, даже не узнает, что пережила не одну встречу с немертвыми, а целых две.
Крошечный кабинет, стены которого почти невозможно было рассмотреть из-за заставленных книгами стеллажей, освещался одной-единственной лампой, теплого света которой было более чем достаточно, чтобы осветить письменный стол с разложенными на нем конспектами и самого хозяина квартиры, увлеченно склонившегося над записями, так что от двери была видна только его темно-русая вихрастая макушка.
Очевидно, поймав боковым зрением некое движение возле двери, молодой человек вскинул голову… да так и замер, уставившись на Герберта круглыми серыми глазами, изумления в которых, благодаря слабенькому, но все же оказывающему определенный эффект зову виконта, было гораздо больше, нежели тревоги. Немного знакомый с характером этого смертного, Герберт не сомневался, что без стороннего вмешательства удивление очень быстро уступило бы место страху, а потом — отчаянной решимости. Той самой, которая позволяла своему владельцу предположить, будто швыряться книгами в лицо высшему вампиру — не такая уж плохая идея.
— Здравствуй, Альфред, — пристально глядя юному ассистенту профессора Абронзиуса в глаза, непринужденно улыбнулся младший фон Кролок и шагнул к столу. — Как поживаешь? Ах, я вижу, вас с фроляйн Шагал можно поздравить! Что ж, с моей точки зрения, это весьма неплохой выбор, хотя и не уверен, что городская жизнь дается ей просто. Однако, при твоей рыцарской помощи, думаю, она справляется, верно? Так я присяду?
— Д-да, конечно… — растерявшись, выдавил из себя Альфред, после чего, несколько раз моргнув, добавил: — Ты?! Как ты?…
— Тише, — укоризненно цикнул на него Герберт, небрежно смахнув свернутые в трубку бумаги с единственного в кабинете стула, и уселся, закинув ногу на ногу. — Жену разбудишь. Нельзя же так, в самом деле. Я, разумеется, польщен, что ты настолько рад нашей встрече, но все же выражай свою радость как-нибудь менее бурно. Да, как видишь, это и вправду я. Счастлив видеть, что и ты меня не забыл.
— Тебя забудешь… — совершенно искренне сказал Альфред, радости в голосе которого не было ни на грамм.
Как и тогда, в декабре, сознание юноши отчаянно сопротивлялось воздействию Герберта, однако, если в прошлый раз виконт испытывал его на прочность вполсилы, больше забавляясь, нежели действительно желая очаровать молоденького студента, то сейчас перед ним стояла вполне конкретная задача. Которая, впрочем, не вызывала у него ни капли отторжения. Как ни крути, а юношей Альфред был весьма симпатичным и вполне соответствовал эстетическим предпочтениям виконта. К тому же тот факт, что Альфред ухитрялся хоть как-то противиться его обаянию, только подогревал азарт Герберта, пробуждая в нем желание взять своеобразный реванш за плачевно окончившийся разговор в замковой библиотеке.
— Я тоже скучал, — согласился он. — Вот и решил навестить по старой памяти, взглянуть, как вы здесь устроились. Можно сказать, душа потянула.
На самом деле душа Герберта, пожалуй, прекрасно и дальше обходилась бы без профессорского ассистента, однако, так уж вышло, что именно он оказался идеальным кандидатом для проведения эксперимента, который его отец затеял на пару со своей не то ученицей, не то все-таки возлюбленной. Так и эдак опросив Герберта на предмет его внутренних ощущений после свиданий с многочисленными любовниками и выяснив, что сам виконт затрудняется сказать, чем вызвано временное облегчение после подобных встреч — удовлетворением сугубо человеческим или все-таки еще и вампирским — Дарэм с досадой заявила, что ничегошеньки ей непонятно и стоит все как следует проверить. В идеале — хотя бы на простеньком ритуальном круге. Однако, после ироничного предложения виконта не мелочиться и сразу же отправить его предполагаемого любовника зарабатывать катар на жертвенном алтаре в центре какой-нибудь сатанинской октограммы, женщина согласилась, что для начальной проверки ее теории можно обойтись и без ритуалов, заметив при этом, что идеальным вариантом для них стал бы «ментально несговорчивый» человек. Такой человек, согласно ее изобилующей нудной терминологией речи, послужил бы «более ярким индикатором, по которому сразу и точно можно было бы сказать, есть ли смысл дальше возиться, или нет».
Одного такого человека и граф, и Герберт, и сама Дарэм действительно знали. Именно он сейчас сидел за столом напротив виконта, и в сознании его царил самый настоящий хаос, который младший фон Кролок медленно, но неумолимо брал под собственный контроль. Благо Альфреду так и не хватило ума, а точнее, знаний, чтобы перестать столь откровенно пялиться Герберту прямо в глаза.