— Ну и, в качестве дижестива… Ни черта твоя теория, Дарэм, не работает! — торжественно и ехидно заявил он. — Активную ментальную связь, как ты и просила, я обеспечил наилучшим образом, все остальное тоже было на уровне, но… Нет, я чувствую в себе понятный прилив воодушевления, и из-за него даже голод как будто кажется слабее, однако никакого энергетического подъема. Ни-ка-ко-го. Так и знай. Впрочем, не буду врать, будто я не получил удовольствия… так что спасибо вам, матушка, за ваши гениальные теории! Будут еще подобные, дайте знать — и я с готовностью пожертвую собой во благо прогресса!
После ухода Герберта, заявившего, что, раз на поиски новых амурных приключений пока отправлять его никто не намеревается, он, пожалуй, найдет себе занятие повеселее, чем созерцание их с Кролоком постных лиц, Нази некоторое время молчала, задумчиво вертя в пальцах графскую перьевую ручку.
— Ты же не думала, в самом деле, что за какой-то месяц сможешь решить вопрос, который пока никому не удалось решить за несколько тысяч лет? — глядя на ее хмурое, сосредоточенное лицо, спросил граф.
— Честно говоря, нет, — призналась Нази. — Мне вообще кажется, что дело в целом безнадежное. Вы, вот, за двести с лишним лет так ни до чего и не дошли, а уж я… Я практик, Ваше Сиятельство, и искать решение вечных проблем — не наше дело. Наше дело — быстро бегать, быстро соображать и бить без промаха, остальным пусть занимаются умники из аналитического корпуса. Если б все было так просто, кто-нибудь уже обязательно бы додумался. Но это ведь не повод не попытаться, верно?
— Верно, — согласился фон Кролок, мягко отобрав у Нази ручку и принявшись постукивать ей по столу. — Если бы все на свете считали, будто решать вечные проблемы должен кто-то поумнее, чем они, человечество давно бы вымерло, не находишь?
— Знаете, что самое забавное? — спросила Дарэм и, не дожидаясь ответа, сказала: — В глубине души я испытываю просто колоссальное облегчение от того, что этот путь оказался ложным, и эксперимент с треском провалился. Сама же с пеной у рта вам доказывала, что ради сохранения человеческих жизней можно пойти на компромисс с собой, и…
Махнув рукой, она замолчала — все и так было предельно ясно. Граф фон Кролок внимательно смотрел на нее через стол с легкой, едва заметной и чертовски понимающей полуулыбкой, которую Дарэм почти ненавидела. Или почти любила — зависело от точки зрения.
Всегда рядом и всегда в полушаге, сделать который было, пожалуй, гораздо труднее, чем пробежать марафонскую дистанцию. И гораздо страшнее.
— Иногда разного рода нравственные сделки и впрямь уместны. Что греха таить, становясь вампирами, мы так или иначе идем на некий внутренний компромисс со своей человечностью, совестью и даже честью, — негромко заметил Кролок и уверенно добавил: — Однако, бесценная моя Нази, существуют ситуации, в которых торг не уместен. И эта, без сомнений — одна из них.
Комментарий к Фаза 4. Торги
1) Опубликованный в 1819 году рассказ “Вампир” за авторством Джона Полидори был первым литературным творением, по-настоящему романтизировавшим образ бессмертного кровопийцы, представив его не как монстра, а как утонченного “томно-бледного” аристократа. Рассказ этот в свое время приобрел бешеную популярность, не в последнюю очередь из-за того, что изначально авторство приписывали лорду Байрону, который лишь натолкнул Полидори на нужную идею.
========== Фаза 5. Принятие ==========
Так уж вышло, что некромантов, в силу профессии, сложно было назвать людьми социальными, чему отношение к ним в цивилизованном обществе только способствовало. В самом лучшем случае его можно было охарактеризовать как «почтительно-настороженное». В худшем — как «неприязненно-боязливое». И в зной, и в холод закованные, точно в доспехи, в темно-серые или черные одеяния, они вызывали у большой части населения — особенно у низшего сословия — весьма неоднозначную реакцию. Каких только в народе не ходило небылиц о царящих в Ордене порядках! Некромантам приписывали постоянную практику человеческих жертвоприношений, устроение массовых оргий, поклонение Дьяволу, всяческие зверства, чинимые ими в глубоких подземельях орденских цитаделей и прочее безбожие. И никакие увещевания церковников, которые, при всей своей нелюбви к «конкурирующей организации», прекрасно сознавали, что на благословениях, молитвах и воскурении благовоний против прорвавшейся из-за грани нежити долго они не продержатся, никакие директивы светской власти, официально признававшей заслуги Ордена перед государством, не могли сломить веками формировавшейся народной молвы. В глазах простых обывателей некроманты и нежить считались явлениями одного порядка — разве что вторые, несмотря на богомерзкую свою природу, приносили ощутимую пользу, изничтожая первую. Зато и подозрения, будто некроманты — такое зло, что его даже нечисть боится, от этого только крепли.
Что, впрочем, абсолютно не мешало тем же людям, которые еще вчера крутили за спинами орденцев суеверные дули, якобы отводящие порчу, и судачили об их бесчинствах за кружкой пива, в случае серьезной угрозы со стороны порождений изнанки взывать о помощи не к служителям церкви, а именно к некромантам.
В более просвещенных слоях общества картина была куда менее печальной — там к членам Ордена, ценя их нелегкий, опасный труд, относились с уважением, но без особой приязни. Так же, как относились к государственным палачам: люди почтенной профессии, таких очень полезно иметь в кругу знакомых и поддерживать с ними добрые отношения, однако на милые посиделки за послеобеденным чаем их приглашают нечасто.
Пускай, в отличие от животных, люди не способны были унюхать смерть, они способны были ощущать ее близкое, холодное присутствие неким доставшимся им от предков шестым чувством, и некроманты, каждый из которых нес на себе ее незримую печать, вызывали у них неясное беспокойство и неосознанное желание держаться подальше. А посему не стоило удивляться, что завсегдатаями на балах и светских раутах члены Ордена никогда не были, и круг их общения оставался довольно узким, ограничиваясь, как правило, собратьями по оружию, да родней, если таковая имелась.
Нази Дарэм исключением из этого общего правила тоже не являлась, однако, сколь бы ни был при жизни скуден список ее знакомых и друзей, исчислялся он не единицами, а десятками, да и работа ее предполагала постоянные контакты отнюдь не только с нежитью. Так что, проведя более полугода в замке, где все ее общение начиналось и заканчивалось двумя высшими вампирами да Куколем, беседы с которым, даже без учета его чудовищной дикции, сложно было назвать долгими и содержательными, к концу июля Нази поняла, что отчаянно тоскует по людям. Каким угодно. Пускай бы даже и по безостановочно крестящимся поселянам, которые при жизни немало раздражали ее боязливыми перешептываниями, неспособностью внятно и быстро ответить на простые вопросы и склонностью впадать в панику, путаясь под ногами в самый неподходящий момент. А заодно исподтишка норовящих брызнуть в нее освященной водой, которая заставляла Нази шипеть и ругаться сквозь зубы последними словами, словно она и в самом деле, оправдывая самые страшные народные мифы, была отчасти нежитью. Впрочем, никакой иной реакции окропление святой водой, совершенное не к месту и угрожающее размыть только что начертанную ритуальную фигуру, у полевого некроманта в принципе вызвать не могло. Но сейчас Нази согласилась бы и на них.
Ее кратковременные «охотничьи» визиты в крупные города, по вполне понятным причинам, всегда приходились на самое темное и глухое время, когда шанс столкнуться с представителями рода человеческого сводился к возможному минимуму; в поселок ниже по склону Нази тоже наведаться не могла, предпочитая, чтобы местные, большинство из которых за время ее работы на Шагала успели прекрасно запомнить Дарэм в лицо, как можно дольше считали ее либо пропавшей, либо умершей, и со временем женщине стало казаться, что весь мир вокруг нее сузился до огромных «вымерших» городов, молчаливых в своем величии карпатских гор, да замковых стен. Все чаще с завистью посматривала она на Герберта, который с приходом лета практически перестал ночевать дома, исчезая почти сразу после пробуждения и возвращаясь перед самым рассветом. Приобщиться к своим развлечениям молодой человек Нази не приглашал, а если бы и пригласил, руководствуясь чем-то наподобие жалости, Дарэм едва ли согласилась бы составить ему компанию. Судя по довольному выражению на бледном лице виконта, а заодно по тому, как от него по возвращении в склеп остро и резко пахло «посторонним» мужским парфюмом, к которому порой примешивался легкий запах выпитого не им алкоголя и опиума, у Герберта в разгаре был очередной роман. Если верить графу, подобные амурные похождения его наследник устраивал раз в год, в основном весной или летом, и длились они, как правило, около месяца. После чего любовник Герберту либо надоедал, и виконт с чистой совестью бросал его, либо все заканчивалось для этого самого любовника еще более печально, и он прощался с этим светом навсегда. Как сумела понять Дарэм, эти гербертовы эскапады призваны были утолить не столько его любовный пыл, сколько все ту же тоску по обществу, по шумной, веселой и, в случае молодого человека, непременно разгульной «жизни». Нази в этом процессе явно была бы лишней, а потому и встревать ей не хотелось — как раз на ее физиономию Герберту и так предстояло смотреть чуть ли не еженощно в течение года. И, вероятнее всего, отнюдь не одного. Однако желание последовать примеру Кролока-младшего и, хотя бы ненадолго, оказаться среди людей от осознания этого факта никуда не девалось.