Граф в ответ только скептически хмыкнул, привычно пропустив мимо ушей очередную шпильку. Тема «влюбленности» старшего фон Кролока дала в руки Герберта воистину неиссякаемый, по его собственному мнению, источник для разного рода шуток, однако граф, давно привыкший к сомнительному остроумию своего наследника, на провокации поддаваться категорически не желал, сохраняя спартанское спокойствие. Так что основным полем для гербертовых интеллектуальных игрищ являлось терпение куда менее опытной, а заодно куда более раздражительной Дарэм.
— Я надеялся, что весьма богатые, пускай и умозрительные, познания Нази в области вампиризма все же возьмут верх над ее вполне объяснимыми человеческими эмоциями. Мне не хотелось, чтобы дошло до подобного, и я не испытываю ни тени удовольствия от того, что мне приходится делать. Однако… — пальцы графа снова скользнули по стене, за которой продолжала яростно бесноваться женщина, инициация которой, как отчетливо понимал фон Кролок, была самым легким этапом из всех, что им еще предстояли. Он замолчал и, когда Герберт решил уже, что продолжения не последует, проговорил: — Если бы у тебя был опыт семейной жизни, ты куда лучше понимал бы, что не стоит путать сиюминутное сострадание с заботой о ком бы то ни было. И, поддавшись соблазну сделать лучше здесь и сейчас, порой можно причинить куда больший вред, нежели полезной в перспективе жестокостью.
Произнося эти слова, граф подумал о том, что, пожалуй, Нази действительно была права, говоря о некоем сходстве между ним самим и ее покойным мужем. По крайней мере, в такое понятие, как «подлинная забота» Винсент Дарэм и Винцент фон Кролок определенно вкладывали один и тот же смысл.
— И почему у меня складывается впечатление, будто ты, отец, сейчас пытаешься уговаривать сам себя? — виконт хмыкнул и, когда на дверь обрушился очередной удар, пробормотал: — Не верится, что там, внутри, не разъяренный медведь, а всего лишь Нази, которая тебе до макушки даже в прыжке едва ли достанет.
— Это не Нази, — перебил фон Кролок, поворачиваясь к своему наследнику, и сухим, не терпящим самой мысли о возможных возражениях тоном добавил: — Это то, чем она никогда не станет. По крайней мере, пока я в состоянии за этим проследить. А сейчас я вынужден тебя покинуть — откладывать вопрос с жертвой до завтрашней ночи действительно ни к чему.
*
— Я вижу, тебе уже лучше? В таком случае, полагаю, тебе стоит вернуться в свою комнату, перед этим приняв ванну. Я отдал Куколю распоряжение еще четверть часа назад, так что все уже готово.
Ощущение реальности возвращалось медленно, точно Дарэм пыталась выкарабкаться на твердую землю из трясины, которая весьма неохотно разжимала свою хватку вокруг угодившей прямиком в топь жертвы. Чтобы побыстрее прийти в себя, Нази помотала головой, как будто таким образом могла вытряхнуть оттуда липкий, сковывающий мысли морок, где случайными обрывками всплывали и тут же снова погружались на дно смутные образы мелькающих перед глазами бесконечных лестниц, по которым ей не хотелось спускаться, темных древесных стволов на ослепительно белом снегу… и вселяющих неподдельный ужас, абсолютно черных глаз, от которых невозможно отвести взгляда.
Женщина глубоко вздохнула и тут же резко распахнула глаза, которые «подстроились» под окружающий ее мрак настолько быстро, что Дарэм далеко не сразу сообразила — в комнате, где она находится, нет ни одного источника света. Воздух вокруг был буквально пропитан запахом, который Нази никогда бы не спутала ни с одним другим — слишком часто ей доводилось сталкиваться с этим душным, металлическим «ароматом» еще при жизни. Все помещение отчетливо пропахло кровью, и это открытие заставило Дарэм напрячься, судорожно прислушиваясь к собственным ощущениям. Которые на этот раз мирно молчали, не подавая ни малейших признаков жизни и, к сожалению, спрашивать о причинах таких перемен к лучшему не было никакого смысла. Эта причина неподвижно лежала на каменном полу возле ног терпеливо дожидающегося ее ответа старшего фон Кролока, запрокинув к потолку бледное, уже начавшее посмертно заостряться, лицо.
Кровь была повсюду — на ее руках, на платье, на полу… но больше всего ее было на самом трупе.
Дарэм, пошатываясь, сделала несколько шагов и опустилась на колени рядом с телом, молча рассматривая его так, словно старалась запомнить как можно точнее.
— Одиннадцать, — наконец, после продолжительного молчания, сказала она, и этот ровный, абсолютно спокойный тон графу решительно не понравился.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался он, наблюдая за тем, как выпачканные в крови тонкие пальцы женщины бестрепетно и абсолютно по-прозекторски исследуют тело умершего.
— Ран на теле одиннадцать, — все тем же тоном сообщила Дарэм и, склонившись, заглянула в слепо распахнутые глаза. Неподвижные, словно отлитые из мутного стекла.
«Мужчина, возраст примерно тридцать лет, шатен, глаза карие. Одет в добротную, но простую одежду, которая наиболее популярна среди жителей мастерового квартала относительно крупного города. Отчетливо выраженное огрубление кожного покрова на ладонях обеих рук косвенно подтверждает первоначальное предположение о роде занятий. Телосложение крепкое, состояние здоровья на момент смерти — тоже. Труп обнаружен…»
— Какое сегодня число? — Дарэм протянула руку и осторожно прикрыла мертвецу глаза, как привыкла делать за время работы на Орден.
— Двадцать восьмое, — после паузы медленно откликнулся фон Кролок.
— Полночь уже миновала?
— Через несколько часов рассветет, Нази, — задаваемые Дарэм вопросы вызывали у графа все большие сомнения, побудившие его осторожно потянуться к мыслям женщины, которая его «присутствия» в своем разуме, кажется, и вовсе не заметила.
«…приблизительно между тремя и четырьмя часами ночи. На теле покойного при осмотре зафиксировано одиннадцать открытых ран, в основном на шее и руках. Восемь обычных, проникающих, свойственных для нежити категории „А“ подкласса высших вампиров, и три — рваные, более характерные для подкласса — стрыг, либо упырей. Тело обескровлено более чем на семьдесят процентов, трупное окоченение нисходящее, на начальной стадии, признаки посмертной регенерации тканей пока не визуализируются. Предполагаемый период окукливания от десяти до семнадцати часов…»
— Топор мне принеси, — сказала Нази и, поскольку ответа не последовало, нетерпеливо оглянулась на фон Кролока, нахмурив брови. — Ты меня слышишь? Или внезапно обезглавливание при обнаружении жертвы вампира стало пунктом необязательным?
Некоторое время граф раздумывал, не стоит ли отвесить Дарэм пару несильных пощечин, которые порой могли сослужить лучшую службу, нежели любые иные методы психологического воздействия, но, в конечном счете, пришел к выводу, что этого не потребуется.
На память ему уже во второй раз за сегодняшнюю ночь пришел их с Нази долгий и довольно трудный, в первую очередь для самой Дарэм, разговор о причинах ее появления здесь. Именно тогда фон Кролок видел этот замерший, как будто слегка расфокусированный взгляд и слышал эту тихую, почти лишенную эмоций, изобилующую терминологией скороговорку, пускай на этот раз всего лишь мысленную. Кажется, теперь граф с точностью мог сказать, как выглядит подлинная истерика Нази Дарэм — такая же странная, как и вся эта женщина, пришедшая из совершенно иного мира.
«Герберт, полагаю, именно теперь мне нужна помощь. У фрау Дарэм сильнейшее нервное потрясение, и я категорически не хочу оставлять ее без присмотра. Таким образом, перед тобой стоит выбор — вместе с Куколем заняться телом или составить компанию Нази».
«Ты же знаешь, терпеть не могу все эти твои штучки с обезглавливаниями, рытьем могил и прочими физиологическими мерзостями, — капризным тоном отозвался юноша, и фон Кролок готов был дать на отсечение собственную голову, что в эту секунду на холеном, бледном лице виконта появилась брезгливая гримаса. — Нет уж! Забирай Куколя и сами с ним в земле ковыряйтесь, сколько вашей душе угодно».