«Как пожелаешь», — такой вариант графа, пожалуй, полностью устраивал.
— Разумеется, это «обязательный пункт», — обращаясь к Дарэм, терпеливо согласился он и, наклонившись, крепко взял Нази обеими руками за плечи, заставляя подняться с пола. — Я займусь этим незамедлительно. Для тебя же сейчас наиболее обязательный пункт, это принять ванну. Пойдем, я провожу тебя.
Перед глазами у Нази снова все поплыло, когда граф шагнул вверх из подвала, увлекая ее за собой сразу на четвертый этаж, где располагались щедро подаренные ей фон Кролоком апартаменты, а заодно и та самая, единственная на весь замок рабочая ванная комната.
— С твоего позволения, мы поговорим о случившемся позднее. А сейчас я бы очень советовал тебе поменьше размышлять, чтобы не прийти к неверным для себя выводам, — прозвучал над самой ее головой спокойный голос графа, его ладони сжались на плечах Дарэм чуть сильнее, словно в попытке… подбодрить? Утешить? А уже в следующий миг хватка рук, принадлежавших ее убийце, исчезла. Нази вспомнила, как на балу ледяные пальцы графа точно так же на долю секунды стиснули ее ладонь, и в этом молчаливом жесте было куда больше чувства, чем в любых возможных словах. Вот только все это было ложью, в которую тогда еще живой Нази оказалось до обидного просто поверить.
Даже не оборачиваясь, Дарэм поняла, что осталась в комнате абсолютно одна.
Она стянула с себя платье, мокрое не то от снега, не то от пропитавшей ткань крови и, бросив его в угол, опустилась в исходящую горячим паром воду, непроницаемым коконом обернувшую ее ледяное тело. Та самая часть Нази, с которой она боролась, и существование которой упорно пыталась игнорировать все это время, умиротворенно молчала. Пожалуй, с физической и энергетической точки зрения женщина ощущала себя даже более «живой», чем в вечер перед собственной гибелью.
Дарэм провела ладонью по поверхности воды, глядя на то, как вокруг перепачканных в крови, мертвенно бледных пальцев, голубоватые ногти на которых уже начали отчетливо заостряться, расплываются отвратительно ржавые пятна. Она старательно оттирала лицо и руки, но движения эти были абсолютно механическими — слишком далеко в этот момент витали ее мысли.
Одиннадцать ран. Порванная артерия на горле, плечо, развороченное бритвенно-острыми клыками так, что сквозь ошметки плоти отчетливо белела кость ключицы, разорванная в клочья одежда и повсюду неаккуратные, глубокие следы от зубов — ей не раз приходилось видеть тела, пребывавшие и в худшем состоянии. Вот только все они были не ее рук делом. В изломанные, обескровленные трупы живых людей превращали вампиры. Существа категории «А».
Нази медленно погрузилась в ванну с головой, глядя на высокие своды каменного потолка. О дыхании можно было больше не беспокоиться — она уже более недели мертва. И это обстоятельство, как и в случае с любой другой нежитью, нисколько не мешало ей убивать.
«Анастази Хелена Дарэм — существо категории „А“. Нежить воплощенная и одушевленная».
По потолку стремительно пробежала тень, и в поле зрения Нази возникло склонившееся над ней лицо младшего фон Кролока. Некоторое время Герберт и Дарэм молча рассматривали друг друга сквозь слегка колыхающуюся толщу воды, а затем губы виконта шевельнулись. Вот только слов его Нази так и не услышала.
— Что тебе нужно? — спросила она, выныривая на поверхность.
— Я всего лишь указываю на то, что таким образом ты едва ли утопишься, — молодой человек пожал плечами и, подвинув лежащее на низкой резной скамье полотенце, уселся, вытянув ноги и привалившись спиной к бортику ванны. Повернув голову, он бросил на продолжавшую молчать женщину косой взгляд и заметил: — Я принес новое платье. Я не портной, так что я понятия не имею, насколько оно тебе подойдет, но с виду — достаточно маленькое и достаточно унылое. Все как ты любишь.
— Спасибо. Это очень любезно с твоей стороны, Герберт, — Нази кивнула. Молодой человек смотрел на нее, слегка хмурясь, и женщина подумала, что он кажется не то встревоженным, не то, как это ни удивительно, смущенным.
— Как ты, Дарэм? — спросил младший фон Кролок, и Нази коротко втянула носом воздух, чувствуя, как от этого вопроса внутри у нее что-то сжимается не то от ужаса, не то от безнадежности.
— Как я? — медленно переспросила она. — Я только что человека убила, и даже не помню, как именно я это сделала. Мне в очередной раз стало чертовски паршиво, настолько, что я мечтала сдохнуть, лишь бы это, наконец, закончилось. А потом какая-то мешанина — замок, лес, снова замок, и вот уже я смотрю на чей-то труп. Я таких, как он, еще год назад собой прикрывала под Лиценом, пока боевая сцепка Ордена загоняла четырех упырей, выкосивших за пару часов половину мастерового квартала. Как я? Прекрасно, благодарю за заботу, — женщина рывком поднялась на ноги, нисколько не стесняясь своей наготы, и выбралась из ванной на холодный каменный пол, на который с ее длинных волос тут же ручьями потекла вода. Она с силой зажмурилась, сдерживая желание что-нибудь сломать, и сдавленно проговорила: — Он выглядел так, словно его стае собак на растерзание отдали. Ты-то хотя бы сам выбрал все это дерьмо, а значит, сам на все и согласился. Как ты там говорил? Люди для тебя не более чем еда или развлечение, а вот я не могу не думать о том, что еще недавно он дышал, имел планы на будущее. Он не совершил никакого преступления. Я его даже не знала.
— Тебя послушать, выходит, будь вы знакомы, убивать было бы куда проще. В этом все люди… Думаешь, будто ты одна на свете настолько исключительная личность? Я тебя разочарую, возможно, но нет, никому из нас легко никогда не было. — Женщина открыла глаза и впервые, пожалуй, обратила внимание на то, насколько у стоявшего теперь прямо напротив нее вечно юного Герберта фон Кролока серьезный и «взрослый» взгляд. — Я первого своего человека тоже не знал, однако лицо его помню до сих пор. Ты в своем Ордене чего только не видела, а мне было всего-то девятнадцать, и на мою долю не выпало войн. Я никого не убивал до той ночи, Дарэм, ни безвинных, ни виновных. Или, скажем, отец. Его самой первой жертвой стала единственная женщина, которую он любил, и я абсолютно уверен, что он предпочел бы незнакомца. Однако, мы оба, как видишь, справились, и ты тоже справишься, это видно уже сейчас. Я сказал бы, что со временем ты привыкнешь, но нет, и именно в этом кроется вся суть… — молодой человек невесело улыбнулся, и эта всепонимающая улыбка на его лице смотрелась странно, словно Герберт украл ее у какого-то совершенно другого человека. — Мы те, кто мы есть, Дарэм, обойтись без жертв не в наших силах, вопрос только в количестве и в отношении. Ты же своими глазами видела гостей на балу. Знаешь, в чем разница между ними и нами? Они давно уже сдались. Зачем делать над собой лишние усилия, убивая как можно реже, если можно убивать десятками и сотнями ради собственного удовольствия? Они проиграли себя прежних, таких, какими когда-то были, а мы — нет. Принять тот факт, что время от времени тебе все равно нужна будет кровь, так или иначе придется… но мой тебе совет: никогда не привыкай. Впрочем, уверен, ты без всяких советов привыкать не станешь, и это еще одна причина, по которой отец тебя выбрал. Он не обратил бы тебя, если бы в тебя не верил, Нази. И я не говорил бы всего этого по той же самой причине. — Герберт наклонился так, что их глаза теперь находились на одном уровне и добавил: — Сегодня ночью ты спасла Куколя. Вы столкнулись в холле, и ты почти бросилась на него, но все же, в самый последний момент смогла заставить себя уйти, даже несмотря на то, что была ослеплена жаждой. Ты сопротивлялась до последнего, тебе не в чем себя винить, поверь. Все, что от тебя зависело, ты сделала, мало кто смог бы больше. Просто есть вещи, над которыми мы не властны.
Немного поколебавшись, Герберт утешающе погладил свою собеседницу по плечу, с жалостью глядя в восково-бледное, худое лицо и думая о том, что, пожалуй, копать могилу в каком-то смысле было куда более простым занятием, чем вести задушевные разговоры с новым «членом семьи». Он бы определенно предпочел зимний лес и общество Куколя, если бы не знал, что из уст отца подобных слов Дарэм сейчас не примет. Слишком рано.
Нази некоторое время молчала, глядя на виконта абсолютно нечитаемым взглядом, а Герберт терпеливо ждал, истово надеясь хоть на какую-нибудь ответную реакцию. Спустя несколько долгих минут в лице женщины действительно что-то дрогнуло, она, подавшись вперед, уткнулась лбом в грудь молодого человека и тоскливо завыла — глухо, на одной ноте, позволив себе, наконец, до конца поверить в произошедшее.