Двенадцать минут.
Глядя на дорогие, сшитые по последнему слову моды наряды виконта, новые, явно весьма не дешевые книги, судя по фондам библиотеки, покупавшиеся не реже раза в год, прикидывая общие затраты на освещение и отопление даже той небольшой части замка, которая считалась «обитаемой», Дарэм невольно все чаще задавалась вопросом — на какие, собственно, средства фон Кролок существует вот уже четвертую сотню лет? Все, что ей было известно о прошлом обоих вампиров, напрямую свидетельствовало — ни тот, ни другой доступа к своим прижизненным капиталам никогда не имели, оставив все состояние в распоряжение живой родни. Грабежом и разбоем немертвые тоже, судя по всему, не промышляли, жертв себе, как можно было догадаться по фроляйн Шагал, выбирали из абсолютно разных социальных классов… Так откуда, в таком случае, брались эти, между прочим, весьма немалые деньги? Удовлетворить любопытство Дарэм, разумеется, мог только сам граф, однако женщина не чувствовала себя готовой задавать ему подобные вопросы.
На восемнадцатой — если только Нази ухитрилась не сбиться — минуте проснулся Герберт. Как всегда, бесцеремонно отпихнул в сторону крышку гроба, так что та лишь чудом не обвалилась на пол, и тут же оказался сидящим на самом его краю, поправляя рассыпавшиеся по плечам светлые локоны.
Один из пунктов ее наблюдений гласил, что все вампиры просыпались по-разному. Пробуждение Герберта неизменно напоминало явление пресловутого чертика, выпрыгивающего из табакерки, и сложно было даже сказать, что именно виконт делал раньше — принимал вертикальное положение или открывал глаза. Старший фон Кролок просыпался тяжело и судорожно, даже мучительно, точно рывками отвоевывая у загробной пустоты свое право на бодрствование. Ну а для самой Нази выход с троп всегда напоминал стремительное падение сквозь незримый дверной проем. Падение, в самый последний миг которого что-то всегда подхватывало Дарэм, удерживая в низшей точке, замедляя скорость и не давая расшибиться вдребезги. Впрочем, пожалуй, уместнее было бы сказать не «что-то», а «кто-то». Вампиры обладали мощной «телесной памятью», особенно в том, что касалось последних мгновений их предыдущей жизни, и всякий раз, прежде чем открыть глаза, дабы вернуться к реальности, Нази отчетливо ощущала в затхлом воздухе склепа призрачный, едва уловимый запах индийского тмина.
— Ах, это ты! И не надоедает тебе здесь торчать? — тем временем «поприветствовал» Дарэм виконт, растянув бледные губы в улыбке.
— И тебе здравствуй, — хладнокровно заметила Нази. — Не худшее место для того, чтобы обдумать планы на ночь. Тишина прямо-таки мертвая.
— О, женщины! — Герберт на мгновение закатил глаза, издав нечто, напоминающее не то стон, не то мученический вздох. — Еще недавно проблемой было уговорить тебя войти в склеп, а теперь проблемой стало тебя из него выгнать. Вот и скажи, Дарэм, как после этого вообще можно вести речь о наличии какого-то там здравого смысла в поступках слабой половины человечества?
В ответ Нази только неопределенно пожала плечами. То, что молодой человек не видел в ее поведении логики или же смысла, отнюдь не значило, что их не существовало вовсе.
Началась двадцать четвертая минута с момента ее пробуждения.
— Какая-то ты стала неразговорчивая в последние недели. Как самочувствие? — сообразив, что комментировать его заявление Дарэм не намерена, поинтересовался Герберт, поудобнее устраиваясь на краю своего саркофага, и женщина в последний момент сдержалась, чтобы не поморщиться от досады. Прекрасное лицо виконта, как обычно, выражало беззаботное, почти детское любопытство, однако Нази терзало подозрение, что безмятежная словоохотливость младшего фон Кролока скрывает под собой нечто совсем иное — своими действиями Герберт давал понять, что покидать склеп раньше, чем это сделает сама Дарэм, он не намерен. С того самого момента, как Нази перебралась под своды вампирской гробницы, а, если точнее, с момента того, самого первого ее срыва, женщина ощущала себя, словно лисица, все входы в нору которой обложены охотничьими собаками. И отсюда следовал другой пункт ее наблюдений — некоторые вампиры, на деле, прекрасно умели кооперироваться друг с другом, действуя подобно точному, десятки лет отлаживаемому механизму. В огромном, полном заброшенных залов и галерей замке, в котором могла одновременно разместиться с комфортом сотня-другая человек, она никогда не оставалась одна. Фон Кролоки «вели» ее, передавая друг другу и ни на секунду не выпуская из поля зрения. И, что злило Дарэм больше всего, делали это с таким непринужденным изяществом, что, не будь она сама знакома с техникой «мягкой облавы», она имела бы все шансы этого вообще не заметить.
— Спасибо, паршиво, — откликнулась Нази, бросив на юношу раздраженный взгляд, и добавила: — В отличие от тебя. Вижу, ты прямо-таки фонтанируешь энергией. Интересно, с чего бы это? Хм… чутье подсказывает мне, что тут как-то замешана твоя вчерашняя прогулка. И последовавшее за ней занимательнейшее представление.
Теперь уже настала очередь Герберта недовольно кривиться. Прошлой ночью Их Сиятельство был весьма опечален тем фактом, что его отпрыск в очередной раз «наследил», выпив какого-то не сумевшего устоять перед его очарованием бедолагу. А посему, волоча сына едва ли не за шкирку, граф спешно покинул свои владения, и вернулись они почти засветло, оба изрядно раздраженные и недовольные друг другом. И, если недовольство старшего фон Кролока объяснялось необходимостью в очередной раз заниматься проблемами своего безалаберного наследника, то недовольство младшего, кажется, произрастало из того факта, что на этот раз делать всю «грязную работу» граф заставил именно его, лишь проследив за приведением приговора в исполнение.
— Мало мне было отца, так теперь и ты заводишь ту же песню! Учти, Нази — еще и твоих нудных комментариев я точно не вынесу! — виконт фыркнул и, мгновенно ощетинившись, недобро заметил: — Или вы, маменька, меня воспитывать надумали? Может, еще и речь прочувствованную заготовили обо всей отвратительности моего морального облика?
Двадцать восьмая минута. Нази на мгновение крепко стиснула зубы, напомнив себе, что вестись на своеобычные гербертовы провокации сейчас не в ее интересах. Терпение… все, что сейчас от Дарэм требовалось, это терпение. И продолжать следить за счетом, разумеется.
— Если бы заготовила — произнесла бы, — продолжая бесстрастно смотреть виконту в лицо, откликнулась она. — Вот только зачем бы? На все, что я могла бы сказать, у тебя всегда есть прекрасный, а главное, неоспоримый контраргумент — я тебе никто. А значит, и учить тебя не мне. Так что пускай тебе батюшка твой проповедует, а у меня есть более важные дела, извини.
— Какие же, например? — быстро поинтересовался виконт, внимательно наблюдая за тем, как Нази, перебросив через плечо длинные, обладающие каким-то невнятным, мышиным оттенком волосы, неторопливо принимается их переплетать. Молодому человеку категорически не нравилось то, что он наблюдал раз за разом уже не первый вечер кряду. Вот и сегодня за все время разговора Дарэм ни разу не посмотрела на него по-настоящему — взгляд серых с зеленцой глаз исправно останавливался на лице виконта, однако при этом создавалось впечатление, будто он все равно обращен куда-то «внутрь». А это служило лучшим показателем — женщина сосредоточенно думает о своем, поддерживая беседу скорее для порядка, нежели действительно желая что-то сказать. И так на протяжении пары недель.
— Например, позаботиться о себе, — не отрываясь от своего почти медитативного занятия, ответила Дарэм, с легкостью озвучив ту часть правды, которую смело можно было сделать достоянием гласности. — Тебе, как мне кажется, это должно быть очень близко, верно? Если чему-то меня общение с тобой и твоим отцом научило, так это тому, что каждый порядочный вампир заботится в первую очередь о своем благополучии, и уж затем — о других, да и то, если время останется. Вы ведь намерены сделать из меня порядочного вампира, не так ли, Герберт?