И в запястье левой руки его вновь просыпалась старая боль…
Он видел…
…Вячеслав отыскал-таки себе тихую заводь. Он развелся, терпеливо играл в «нашего уникума», жил отшельником, отдаваясь работе по восемь часов в день и еще столько же — конструированию Машины Времени. Очень редко он задумывался о смысле этого последнего своего занятия. Дань ностальгическим воспоминаниям? Или форма все того же антивоенного эскапизма? Что поможет лучше бегству от мира людей, если не Машина Времени? Впрочем, в те дни он не осознавал побудительных мотивов в конструировании машины — осознание пришло много позже, когда он стал уже совершенно другим человеком, у которого имелась новая правда. И потому вряд ли его оценки Красева-младшего так верны, как ему хотелось бы с новой высоты думать. Он был одинок.
В одиночестве он находил один из обязательных атрибутов своего совершенного пацифизма. Но одиночество и тяготило его; к одиночеству, казалось Вячеславу, невозможно привыкнуть. Люди в присущей им воинственности были Красеву отвратительны, но и обойтись совсем без этих самых людей он не умел. И вот именно тогда в его жизнь ворвался, радостно сопя, Джулька-Джульбарс-Жулик… Он видел…
…Пасмурное утро начала осени. Суббота. Рынок в «Ав-тово» ломится от обилия товаров. Здесь продают и покупают все: от элементарных дверных глазков до сложнейших систем видеоконтроля, от орехов до микроскопов, от игрушечных автомобильчиков до самых натуральных «фордов», от аудиокассет до компьютеров, от бритв до бензопил, от рогаток до автоматических винтовок.
Он приехал сюда подобрать несколько специфических печатных плат для Машины, отыскал и выкупил по вполне приемлемой цене — даже остались еще деньги. Он продвигался между прилавками, вдыхая холодный воздух, переступая лужи и размокшие в воде обрывки упаковочной бумаги, приглядываясь к товарам. И вдруг… увидел его.
Маленькая, лет под сорок женщина в коричневом плаще стояла чуть в стороне от торговых лотков, почти в проходе, а у ног ее на асфальте лежала сумка, в которой возились, поскуливая, породистые по виду щенки. Щенков в сумке было четверо. Трое из них образовывали собой копошащийся подслеповатый клубок. И только один сидел вне этого клубка, грустно покачивая маленькой мордочкой со вполне раскрывшимися уже круглыми глазами, сидел у самого края, у за-стежки-«молнии», и молчал.
Он был одинок, он был осознанно, рассчитанно одинок здесь, в стороне от своих братьев, и Вячеслав понял, что встретил тут, в этом маленьком комке плоти, родственную душу. Красев зачарованно, не спуская глаз со щенка, шагнул к женщине. Та оправила цветастый платок и подбоченилась, изготовившись к торгу.
— Породистые щеночки! — объявила она самоуверенно. — Английский пойнтер. Знающий человек сразу увидит.
— Сколько? — спросил Вячеслав: он не собирался долго здесь рассусоливать.
Женщина назвала цену. Возможно, кого другого названная сумма заставила бы призадуматься, но Вячеслав безропотно полез за кошельком.
— Какого вам? — несколько разочарованная тем, что покупатель не торгуется, уточнила женщина.
— Вон этого, пожалуйста, — попросил Вячеслав. — С пятном на лбу.
— Вы с ним аккуратнее, — предупредила женщина. — Щенки ухода требуют… И курой не вздумайте кормить!
— Знаю, — отвечал Вячеслав, расстегивая куртку и неловко прижимая к себе щенка.
Щенок щекотно лизнул его маленьким язычком и обмочился…
Он видел…
…Вячеслав не стал мудрствовать с кличкой для щенка.
Возвращаясь, он остановил во дворе соседского мальчишку, Степку и, показав ему щенка, спросил серьезно:
— Как наречь посоветуешь?
Степка, наморщив лоб, с видом спеца-кинолога осмотрел зверя, после чего изрек:
— Джульбарсом называется. — И тут же почти без перехода потребовал гонорар в оплату своих профессиональных услуг: — Дядя Слав, угостите жвачкой!
Так щенок стал Джульбарсом, Джулькой, Джуликом и, как производная четвертого порядка, Жуликом. Так вошел он в жизнь Вячеслава, переменив и режим дня, и сам его уклад. Отменив одиночество.
Впрочем, одиночество не сгинуло совсем; оно было здесь, притаившись тенями по углам квартиры Красева, спрятавшись до времени, лишь чуть напуганное задорным молодым лаем щенка по имени Джулька.
А потом позвонила Лариса и сказала: «Прости меня. Давай попробуем все сначала». Вячеслав поверил ей, и казалось ему, что все, одиночеству конец и что можно, оказывается, жить не только в мире с самим собой, но и с другими. И даже работа над Машиной приостановилась было — недосуг, и Вячеслав чувствовал себя почти счастливым, и вот именно тогда судьба нанесла ему последний и самый болезненный удар…