Тогда он ушел. А вот теперь это неопределенное «посмотрим» обернулось оружием в ее руке, и холодный приказ не оставлял Вере выбора.
«Но выбор всегда есть», — подумала она. Так ее воспитывали. Выбор всегда есть.
Она приняла решение. Она будет стрелять. Но не в пленных. В конце концов они такие же жертвы, как и она, — растоптанные тяжелыми сапогами судьбы.
— Пойдем, милая, — сказала Александра фон Больцев. — И не забудь снять эту штуку с предохранителя.
Вера кивнула.
Азеф распахнул перед ними тяжелую дверь, и знакомый, ставший почти привычным за неделю тяжелый запах боли и нечистот окутал Веру Найденову.
Они — баронесса, Вера, Протасий и Азеф — вошли в подвальное помещение, расположенное в четырех с половиной метрах под уровнем мостовой в основании трехэтажного здания торгового предприятия «Петерсити-лоск», одного из многих процветающих предприятий города, богатого и знаменитого своими каналами, культурными памятниками и безотходными технологиями, самого блистательного города реальности ISTB-01.14.S. Больше месяца БДСН (Боевые Дружины Специального Назначения) Клуба Альтруистов и Гвардия Пресветлой Империи готовились к вторжению в этот благополучный мир. Более полугода разведки и контрразведки обеих сторон с переменным успехом вели между собой тайную войну на арене из двух десятков реальностей. И теперь, когда были закончены последние приготовления, проведены рекогносцировка и мобилизация, запасены тонны оружия, топлива и провианта; теперь, когда были продуманы и проработаны всевозможные тактические и стратегические планы, сценарии развития боевых действий; теперь, когда идеологи, агитаторы и демагоги, послушные воле хозяев, отвернулись и на время прикрыли рты, дабы не мешать грубым утехам экспансии — теперь войне суждено было стать явной, а благополучному миру ISTB-01.14.S — первым полем боя этой войны.
Ни баронесса Александра фон Больцев, ни пытчик Протасий, ни Вера Найденова, ни уж тем более Милорд или Игорек — этого не знали и не могли знать. Как и многие другие (пятеро из миллионов), они являлись разменными пешками в большой игре, и про их собственную маленькую войну давно забыли те, кто, раскуривая вонючие трубки, рассаживался вокруг шахматной доски. Эти пятеро находились в подвале, на глубине четырех с половиной метров, готовились к расправе, и в то же самое время над городом во внезапно расцвеченном искусственными радугами небе появились боевые самолеты Дружин Клуба и Гвардии; а по улицам, за секунду до того мирным, живущим обычной благоустроенной жизнью, загрохотали, залязгали траками тяжелые боевые машины. Эфир в один момент наполнился кодированными сообщениями, полукодированной информацией и просто приказами открытым текстом по прямой связи, а также — зондирующими сигналами радиолокационных систем, электромагнитным треском от постановщиков помех, шорохом отраженных волн.
Разменные пешки не видели ничего этого, они продолжали свою маленькую войну.
Когда загремели засовы и дверь, проскрипев на петлях, открылась, Игорек, щурясь, встал. Этим утром ему приснился сон. Ему снилось, что он, Игорь Бабаев, умер. А точнее, его убили. Во сне друг Игорька (сквозь сумрачную дрему Бабаев пытался вспомнить его имя, но оно ускользало) стрелял из автомата. В него, в Бабаева. Вспышки выстрелов четко вы делились на фоне багровых драпировок; Игорек видел пули, их медленное движение по заданной пороховыми газами траектории; он хотел уйти в сторону, но тело оцепенело, не слушалось панических приказов мозга; и пули так же плавно, медленно вошли в него, разорвали грудь и живот в мелкие клочья. Хлынула кровь — целое море крови. Сколько ее, успел подумать Игорек перед тем, как мягко осесть на пол. А друг-стрелок (Сева — вот как его звали) улыбнулся, качнул головой и сказал: «Вольно, лейтенант!» Игорек закричал от невыносимой боли и проснулся. Он проснулся в темноте подвала, в поту, ощущая боль нанесенных пытками ран, и понял вдруг, что умрет сегодня. Это открылось ему с прозрачной ясностью, но он вовсе не испугался и даже горечи не испытал. Не раз уже, когда сталь пыточных инструментов касалась его тела, он просил смерти. Не умея молиться, не веруя в Бога, он просил смерти у мира, у Вселенной, у судьбы и у своих мучителей. И скорый ее приход казался ему желанным. А теперь он твердо знал, что умрет, что пыткам конец, и единственное осталось, беспокоившее его, — как бы умереть достойно.