В тот же день, когда Голубь был на приеме у статс-секретаря, Красная вызвал к себе Бараняй. Юноша, не подозревая ничего плохого, поспешил в кабинет главного врача. Когда он переступил порог, ему сразу бросилось в глаза, что всегда улыбающееся лицо Бараняя было мрачно и обеспокоено. У главного врач стоял мужчина средних лет в белом халате, с папкой в руках.
Юноша вежливо поздоровался и остановился у двери.
— Подходите ближе, друг, — кивнул ему главный врач. На его лице мелькнула вынужденная улыбка.
Иштван подошел и вопросительно посмотрел на врача.
— Я вынужден сообщить вам неприятную новость.
Иштван кивнул головой, что, мол, понимает. Руки у него задрожали.
— Из университета к нам поступила такая характеристика, которая делает невозможным ваше дальнейшее пребывание на работе в больнице. К сожалению, я со своей стороны не могу в этом деле ничего изменить. Вашей работой был очень доволен, но мы тоже вынуждены руководствоваться определенными директивами.
— Понятно, — чуть слышно сказал Иштван.
Больше он не сказал ни слова. Зачем? Всякие просьбы были бы бесполезными. И здесь чувствуется рука Калоша. Парень пробормотал какую-то благодарность и с безграничной горечью покинул больницу.
Иштван шел машинально, как лунатик. Натыкался на людей, не осознавая даже, куда идет.
«Куда же теперь деваться? Получил двести форинтов. Дома у него есть еще двести. Как жить? Стипендии уже не будет, в студенческую столовую не имеет права ходить. И за что все это? Кому он мешает? Никого не обидел, нигде не бывает, друзей у него нет, врагов, насколько ему известно, тоже нет. Единственным его развлечением является театр и книги. Даже в театр ходит сам. Не пьет, курит только тогда, когда у него есть лишние деньги. Врачом он уже не будет. Это ясно. А в следующем году должен был закончить обучение! Неужели зря проучился четыре года?
Он мог бы бороться с видимым врагом. Но как противостоять врагу, которого не знаешь, не видишь? Ничего не поделаешь, не везет ему. Вот и все.
Иштван добрел до берега Дуная. Сел на каменные ступени набережной и задумчиво смотрел на неутомимые волны, что неустанно плели из пены причудливое кружево. Вспомнил, сколько раз стоял в детстве вот так на берегу и мечтал. Ветер трепал его волосы, а он в мыслях плыл по необозримым морям, бродил в неизвестных странах. Невыполнимые детские мечты! «А может, это была тоже пустая мечта, когда я решил отцовы преступления искупить лечением? Просто вспышка юношеской фантазии! Разве я могу отвечать за поступки отца? Нет, не могу». Затем он вспомнил Майю. Осенью 1944 года в хороший солнечный день они сидели после обеда где-то в этих местах на берегу Дуная. Майя была печальна. Она говорила об ужасах, которые творились в Германии, об ужасных лагерях смерти. Обо всем этом Иштван ничего не знал. Он был молодым, далеким от политики, ничем, кроме спорта, не интересовался. Откуда ему было знать, что в стране десятки тысяч людей уже обречены на смерть и только ждут исполнения приговора! Война глотала людей сотнями тысяч. Майя говорила, и он с ужасом слушал ее.
Он возненавидел немцев прежде всего потому, что они хотели обидеть Майю, так как от них Майи грозила смертельная опасность. Как бы сложилась его жизнь, если бы Майя не погибла? Теперь она была бы его женой. Как они любили друг друга!
Иштван поднялся.
«Пойду к Голубу и расскажу ему, что меня постигло», — решил.
Садовая калитка была открыта.
«Вероятно, профессор недавно вернулся домой, — подумал Иштван. — Бедняга такой рассеянный, что однажды даже вышел из дому босиком». Он направился по дорожке, усыпанной желтым гравием. В прихожей встретил служанку Юлиску.
— Господин профессор дома? — спросил он.
— Да, в своем кабинете, — ответила девушка.
Юноша прошел дальше. Дверь кабинета была приоткрыта, он ясно слышал взволнованный голос профессора.
— Нет, дорогая, — сказал профессор, — они не только не думают пересмотреть дело, но и требуют, чтобы я его отстранил от дальнейшей работы над опытами.
Иштван стал как вкопанный. Это правда или ему только послышалось? В голове помутилось, он вынужден был опереться о стену.
— Что же ты теперь собираешься делать? — донесся словно издалека голос профессорской жены, госпожи Магды.
— Не знаю, — ответил Голубь. — Я просто беспомощен. Какая-то причина у них все же должна быть. Возможно, парень обманул меня, не сказал правды…